Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.
Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:
— О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! — Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». — Ну а что скажете насчет длины?
— Не знаю… а вы как считаете?
— Давайте чуточку подкоротим… Миссис Беллоуз!
Миссис Беллоуз выскользнула из угла, где терпеливо ожидала, пока ее позовут. Мисс Стеббингс была в чем-то креповом и пышном, а миссис Беллоуз вся затянута в черный нейлон, в туфлях, смахивавших на домашние тапочки. На запястье у нее болталась бархатная подушечка для булавок. Опустившись на колени, мастерица принялась подкалывать подол. Селина посмотрела на себя в зеркало. Она не была уверена, что платье сидит так уж «идэально», как утверждала мисс Стеббингс. В нем она выглядела худее, чем на самом деле (а ведь вовсе не так сильно и похудела!). Теплый цвет подчеркивал бледность лица, ярче выделялась помада, и почему-то заметнее стали уши. Селина попыталась прикрыть их волосами, но только сдвинула атласную диадему, которую мисс Стеббингс водрузила ей на макушку; когда же подняла руки, чтобы ее поправить, юбка перекосилась, и миссис Беллоуз со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно произошло что-то ужасное и непоправимое.
Мисс Стеббингс поспешила улыбнуться, показывая, что ничего страшного не случилось, и завела светскую беседу.
— И когда же этот радостный день?
— Мы думаем… наверное, через месяц…
— Естественно… в таких обстоятельствах…
— Я даже подвенечное платье не хотела шить. Но Родни… мистер Экленд… — Поколебавшись, Селина добавила: — Мой жених… — Мисс Стеббингс расплылась в сладкой улыбке. — Он настаивает… Сказал, бабушке бы хотелось, чтобы я венчалась в белом…
— Ну конечно. Ваш жених совершенно прав! Я тоже считаю, что скромная свадьба — если при этом невеста в белом — обладает особым, неповторимым очарованием. И подружек не будет?
— Прелестно. Только жених и невеста, вдвоем. Вы закончили, миссис Беллоуз? Ну как, нравится? Пройдитесь немножко. — Селина безропотно повиновалась. — Так гораздо лучше. Нельзя было допустить, чтобы вы путались в шлейфе.
Селина медленно повернулась внутри шуршащего тафтового панциря.
— Вы, кажется, похудели, — сказала мисс Стеббингс, одергивая платье.
— Может быть, к свадьбе поправлюсь.
— Не уверена. Лучше все-таки немного убрать в боках.
Миссис Беллоуз поднялась с колен и в нескольких местах заколола шелк на талии. Селина повернулась, еще немного прошлась. Наконец платье было расстегнуто, аккуратно снято через голову и отдано миссис Беллоуз.
— Когда будет готово? — спросила Селина, надевая джемпер.
— Недели через две, — сказала мисс Стеббингс. — Диадему оставим?
— Да, пожалуй. Она очень миленькая.
— Я вам ее отдам заранее, чтобы вы успели показать своему парикмахеру. По-моему, стоит поднять волосы и пропустить через нее…
Вот уж этого Селине меньше всего хотелось: она считала свои уши чересчур большими и безобразными, — но сейчас только едва слышно пробормотала: «Да, да» и потянулась за юбкой.
— А туфли вы уже подобрали, мисс Брюс?
— На днях куплю. Белые. Большое спасибо, мисс Стеббингс.
Мисс Стеббингс помогла Селине надеть жакет. От ее острого взгляда не укрылась в два ряда обвивающая шею Селины жемчужная нитка — бабушкино ожерелье с украшенной сапфиром и бриллиантом застежкой — и обручальное кольцо с огромным сапфиром посреди жемчужной и бриллиантовой россыпи. Мисс Стеббингс нестерпимо хотелось поделиться своими замечаниями на этот счет, но она боялась показаться излишне назойливой или вульгарной и, храня изысканное молчание, следила за тем, как клиентка натягивает перчатки. Затем, отдернув парчовую штору примерочной, пропустила ее вперед.
— Всего доброго, мисс Брюс. Вы доставили мне истинное удовольствие.
— Спасибо. До свидания, мисс Стеббингс.
Селина спустилась на лифте, долго кружила по коридорам и наконец, толкнув вращающуюся дверь, вышла на улицу. После жарко натопленного салона мартовский день показался прохладным. По голубому небу резво бежали белые облака; когда Селина остановилась на краю тротуара, чтобы подозвать такси, сильный порыв ветра взлохматил ей волосы, задрал юбку и засыпал пылью глаза.
— Куда? — спросил таксист, молодой человек в клетчатой спортивной кепке. Глядя на него, можно было подумать, что все свободное время он проводит на гонках борзых.
В такси стоял застарелый смешанный запах какого-то дезинфицирующего средства и сигарного дыма. Селина протерла запорошенные пылью глаза и опустила окно. В парке цвели нарциссы; проехала девушка на каурой лошадке; деревья были окутаны зеленоватой дымкой: городская пыль и сажа еще не успели осесть на листву. Глупо в такой день торчать в Лондоне — надо было поехать в деревню, побродить по холмам, спуститься к морю… Улицы, как всегда в пору ланча, запружены народом: бизнесмены, нагруженные покупками дамы, машинистки, битники и индусы, обнявшиеся смеющиеся парочки. Какая-то женщина продавала с ручной тележки фиалки, и даже у старого бродяги, что-то искавшего в сточной канаве, в петлице обтрепанного пальто красовался нарцисс.
Машина свернула на Бредли-стрит и остановилась возле гостиницы. Швейцар распахнул перед Селиной дверь. Он ее знал, так как знал бабушку, старую миссис Брюс. Селина еще девочкой часто с ней здесь обедала. Миссис Брюс умерла, и теперь Селина пришла одна, но швейцар ее помнил и сразу назвал по имени.
— Доброе утро. — Селина полезла в сумочку за деньгами.
— Ужасный ветер. — Селина расплатилась с таксистом, поблагодарила его и направилась к двери. — Мистер Экленд уже пришел?
— Ничего страшного, им не вредно иной раз подождать.
Швейцар толкнул вертящуюся дверь, и Селина вошла в теплый роскошный вестибюль гостиницы. Там пахло хорошими сигарами, изысканной горячей пищей, цветами и духами. Повсюду небольшими группками сидели элегантные дамы и господа. Селина, почувствовав себя растрепанной и неопрятной, устремилась в туалет, но тут ее заметил сидевший возле бара мужчина. Встав, он неторопливо направился к ней. Это был высокий красивый человек лет тридцати пяти, в темно-сером деловом костюме и рубашке в едва заметную полоску, со скромной расцветки галстуком. Гладкое лицо с правильными чертами, плотно прилегающие к голове уши, прямые и густые темные волосы, спускающиеся сзади на белоснежный воротничок. Из кармашка безукоризненно скроенного жилета свисала золотая цепочка от часов; часы и запонки тоже были золотые. С первого взгляда можно было понять, что перед вами состоятельный, холеный и слегка напыщенный человек.
Застигнутая на пути в дамскую комнату Селина обернулась.
— О, Родни… — И смущенно умолкла.
Мужчина поцеловал ее и сказал:
— Знаю. Прости. Повсюду ужасные пробки.
Судя по слегка укоризненному, хотя и вполне дружелюбному, взгляду, Родни заметил беспорядок в ее туалете. Селина только собралась сказать: «Я должна пойти попудрить нос», как он произнес:
От этого можно было сойти с ума! Селина секунду помедлила, раздумывая, не сказать ли, что она как раз собиралась в туалет, когда он ее остановил; впрочем, на такие мелочи не стоило обращать внимание. Поэтому она только улыбнулась; Родни улыбнулся ей в ответ, и, вполне довольные друг другом, они разошлись в разные стороны.
источник
Героиня романа, Селина, всю жизнь чувствовала себя сиротой. Мать погибла при родах, отец на войне. Больше всего Селине, как ни странно не доставало отца, о котором строгая бабушка, вырастившая девушку, не любила говорить. Несколько лет назад Селина нашла фото отца, и теперь бережно хранила. Неожиданно, жених Селины дарит ей книгу, автор которой, изображенный на обложке, невероятно похож на погибшего отца девушки. Она узнает, что этот человек живет в Испании, на вилле Кала Фуэрте, и, не раздумывая отправляется туда…
Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.
Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:
— О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! — Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». — Ну а что скажете насчет длины?
Жизнь трех поколений английской семьи, описанная с любовью и теплотой, яркие характеры героев, увлекательный сюжет, в основе которого — тайна, сама атмосфера этой жизни, лирическая тональность повествования, — все это сделало роман известной писательницы Розамунды Пилчер бестселлером, полюбившимся читателям многих стран.
Верена Стейнтон решает устроить бал по случаю совершеннолетия своей дочери. Гостей будет много, и это дает автору возможность рассказать историю каждого из них. Не обойдется и без семейных тайн… В одном из своих самых популярных романов, действие которого разворачивается в живописной Шотландии, известная английская писательница Розамунда Пилчер снова выступает как мастер пейзажа и тонкий знаток человеческой души.
Родители Джудит Данбар уезжают в Сингапур, а она остается в Англии, в пансионе «Школы святой Урсулы», где знакомится с Лавди Кэри-Льюис. Аристократическое семейство Кэри-Льюисов становится для Джудит второй семьей. В их доме она переживает первую любовь и первые разочарования. А потом начинается война. Джудит решает идти служить в армию. Однажды в короткие дни отпуска в военном затемненном Лондоне она встречает того, кто станет ее судьбой. Но как много еще предстоит пережить героям Пилчер на пути к счастью, к своему дому…
Жизнь трех поколений английской семьи, описанная с любовью и теплотой, яркие характеры героев, увлекательный сюжет, в основе которого – тайна, сама атмосфера этой жизни, лирическая тональность повествования, – все это сделало роман известной писательницы Розамунды Пилчер бестселлером, полюбившимся читателям многих стран.
Пятеро не слишком счастливых людей по воле обстоятельств оказываются в одном доме на севере Шотландии. Розамунда Пилчер с теплой, доброй улыбкой рассказывает о своих героях, и читатель начинает верить, что приближающееся Рождество обязательно принесет в их жизнь чудесные перемены. Новый роман известной английской писательницы отличают лиризм, мягкий юмор и неожиданные повороты сюжета.
Джейн Бейли возвращалась в родную Шотландию, сгорая от нетерпения. Наконец-то она увидит Синклера, кумира своего детства! Встреча не разочаровала девушку – проказливый мальчишка превратился в поразительно красивого мужчину, при взгляде на которого Джейн тает от восторга. Но вскоре она с грустью понимает, что в действительности Синклер не способен на искренние чувства. Как же он отличается от доброго и заботливого Дэвида Стюарта, адвоката семьи Бейли.
Розамунда Пилчер — современная английская писательница, книги которой читают во всем мире. Роман «Дикий горный тимьян» на русский язык переведен впервые. Как и в других книгах, писательнице удается создать живые, запоминающиеся образы, заставить сопереживать своим героям.
Виктория и Оливер, герои второго романа, когда-то любили друг друга. И вот теперь, после долгой разлуки, они встречаются и решают провести пару недель в старинном шотландском замке. Но Оливер уже не один — у него на руках двухгодовалый сын…
Лора недавно вышла замуж, и ей все время кажется, что она живет в тени первой жены Алека. Она соглашается погостить несколько недель у его родных в Корнуолле. Длинные жаркие дни сменяют один другой, и Лора постепенно привязывается к людям, с которыми свела ее судьба. Но не все так уж безмятежно в этом милом уголке Шотландии: появление анонимного письма нарушает покой всех, кто близок и дорог Лоре.
Джейн Спринг умна и красива, но у нее практически нет друзей, и она никак не может наладить личную жизнь. Вся беда в том, что в раннем детстве девочка осталась без матери и малышку воспитывал отец — боевой генерал. В результате теперь, в тридцать четыре года, Джейн больше всего ценит в людях умение ходить строем и беспрекословно выполнять приказы старших по званию. Мисс Спринг считается одним из лучших прокуроров округа, но жизнь ее скучна и беспросветна.
И вот в один прекрасный день Джейн решает что-нибудь поменять в себе. Посмотрев старые фильмы с участием Дорис Дей, одной из самых обаятельных американских актрис 60-х годов XX века, суровый прокурор понимает, что женственность всегда в цене, и вырабатывает стратегию, направленную на то, чтобы отыскать и удержать мужчину своей мечты.
Смешная и увлекательная история молодой женщины, которая должна изменить себя, чтобы явить миру свою истинную сущность и, разумеется, найти любовь.
Когда-то Толя и Таня были восторженными старшеклассниками, влюбленными друг в друга, да так и не посмевшими признаться в этой любви.
Теперь, много лет спустя, Анатолий Лобанов и Татьяна Луговская — взрослые, успешные люди, состоявшиеся во всем… кроме личной жизни.
Их юношеская, влюбленность давно уже осталась в прошлом, и о ней невозможно вспоминать без смеха?
Но почему же тогда случайная встреча на вечере выпускников пробуждает в Анатолии и Татьяне НЕ ТОЛЬКО ВОСПОМИНАНИЯ?
Неужели существует на свете Любовь, которую не в силах убить даже долгие годы разлуки.
Зоуи Джеймс находится в состоянии глубокой депрессии. В свои двадцать три года она пережила больше, чем многие люди испытывают за всю жизнь. После того как ее бывший муж пытался отобрать все, над чем она так усердно работала, единственное правило, которое она для себя устанавливает: не заводить романтических отношений на работе. Когда ее отец нанимает нового механика, к тому же поселившегося в квартире над автомастерской, принадлежащей ее семье, одинокая жизнь Зоуи переворачивается с ног на голову. Новозеландец Энди Тейт, подростком, в результате автомобильной аварии потерял всю свою семью, после чего его к себе забирают дядя и тетя. Энди, будучи оторванным от единственного места, которое он считал своим домом, пересекает полмира и оказывается в Северной Калифорнии. Спустя десять лет и после неудачного брака Энди обретает себя в новом городе, в новой работе в «Джеймс Рейсинг» и рядом с живущей по соседству Зоуи — красивой, но сломленной дочерью его нового босса. После череды увлекательных событий во время уикенда, между Энди и Зоуи возникает неожиданное влечение. Даже если он и станет тем единственным, кто сможет достучаться до нее, она сделает все, чтобы удерживать его на расстоянии, не нарушая своего единственного правила. Станет ли Энди той самой причиной, благодаря которой Зоуи снова почувствует вкус к жизни или так и будет утопать в своем страхе, пока тот не поглотит ее?
источник
Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.
Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:
— О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! — Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». — Ну а что скажете насчет длины?
— Не знаю… а вы как считаете?
— Давайте чуточку подкоротим… Миссис Беллоуз!
Миссис Беллоуз выскользнула из угла, где терпеливо ожидала, пока ее позовут. Мисс Стеббингс была в чем-то креповом и пышном, а миссис Беллоуз вся затянута в черный нейлон, в туфлях, смахивавших на домашние тапочки. На запястье у нее болталась бархатная подушечка для булавок. Опустившись на колени, мастерица принялась подкалывать подол. Селина посмотрела на себя в зеркало. Она не была уверена, что платье сидит так уж «идэально», как утверждала мисс Стеббингс. В нем она выглядела худее, чем на самом деле (а ведь вовсе не так сильно и похудела!). Теплый цвет подчеркивал бледность лица, ярче выделялась помада, и почему-то заметнее стали уши. Селина попыталась прикрыть их волосами, но только сдвинула атласную диадему, которую мисс Стеббингс водрузила ей на макушку; когда же подняла руки, чтобы ее поправить, юбка перекосилась, и миссис Беллоуз со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно произошло что-то ужасное и непоправимое.
Мисс Стеббингс поспешила улыбнуться, показывая, что ничего страшного не случилось, и завела светскую беседу.
— И когда же этот радостный день?
— Мы думаем… наверное, через месяц…
— Естественно… в таких обстоятельствах…
— Я даже подвенечное платье не хотела шить. Но Родни… мистер Экленд… — Поколебавшись, Селина добавила: — Мой жених… — Мисс Стеббингс расплылась в сладкой улыбке. — Он настаивает… Сказал, бабушке бы хотелось, чтобы я венчалась в белом…
— Ну конечно. Ваш жених совершенно прав! Я тоже считаю, что скромная свадьба — если при этом невеста в белом — обладает особым, неповторимым очарованием. И подружек не будет?
— Прелестно. Только жених и невеста, вдвоем. Вы закончили, миссис Беллоуз? Ну как, нравится? Пройдитесь немножко. — Селина безропотно повиновалась. — Так гораздо лучше. Нельзя было допустить, чтобы вы путались в шлейфе.
Селина медленно повернулась внутри шуршащего тафтового панциря.
— Вы, кажется, похудели, — сказала мисс Стеббингс, одергивая платье.
— Может быть, к свадьбе поправлюсь.
— Не уверена. Лучше все-таки немного убрать в боках.
Миссис Беллоуз поднялась с колен и в нескольких местах заколола шелк на талии. Селина повернулась, еще немного прошлась. Наконец платье было расстегнуто, аккуратно снято через голову и отдано миссис Беллоуз.
— Когда будет готово? — спросила Селина, надевая джемпер.
— Недели через две, — сказала мисс Стеббингс. — Диадему оставим?
— Да, пожалуй. Она очень миленькая.
— Я вам ее отдам заранее, чтобы вы успели показать своему парикмахеру. По-моему, стоит поднять волосы и пропустить через нее…
Вот уж этого Селине меньше всего хотелось: она считала свои уши чересчур большими и безобразными, — но сейчас только едва слышно пробормотала: «Да, да» и потянулась за юбкой.
— А туфли вы уже подобрали, мисс Брюс?
— На днях куплю. Белые. Большое спасибо, мисс Стеббингс.
Мисс Стеббингс помогла Селине надеть жакет. От ее острого взгляда не укрылась в два ряда обвивающая шею Селины жемчужная нитка — бабушкино ожерелье с украшенной сапфиром и бриллиантом застежкой — и обручальное кольцо с огромным сапфиром посреди жемчужной и бриллиантовой россыпи. Мисс Стеббингс нестерпимо хотелось поделиться своими замечаниями на этот счет, но она боялась показаться излишне назойливой или вульгарной и, храня изысканное молчание, следила за тем, как клиентка натягивает перчатки. Затем, отдернув парчовую штору примерочной, пропустила ее вперед.
— Всего доброго, мисс Брюс. Вы доставили мне истинное удовольствие.
— Спасибо. До свидания, мисс Стеббингс.
Селина спустилась на лифте, долго кружила по коридорам и наконец, толкнув вращающуюся дверь, вышла на улицу. После жарко натопленного салона мартовский день показался прохладным. По голубому небу резво бежали белые облака; когда Селина остановилась на краю тротуара, чтобы подозвать такси, сильный порыв ветра взлохматил ей волосы, задрал юбку и засыпал пылью глаза.
— Куда? — спросил таксист, молодой человек в клетчатой спортивной кепке. Глядя на него, можно было подумать, что все свободное время он проводит на гонках борзых.
В такси стоял застарелый смешанный запах какого-то дезинфицирующего средства и сигарного дыма. Селина протерла запорошенные пылью глаза и опустила окно. В парке цвели нарциссы; проехала девушка на каурой лошадке; деревья были окутаны зеленоватой дымкой: городская пыль и сажа еще не успели осесть на листву. Глупо в такой день торчать в Лондоне — надо было поехать в деревню, побродить по холмам, спуститься к морю… Улицы, как всегда в пору ланча, запружены народом: бизнесмены, нагруженные покупками дамы, машинистки, битники и индусы, обнявшиеся смеющиеся парочки. Какая-то женщина продавала с ручной тележки фиалки, и даже у старого бродяги, что-то искавшего в сточной канаве, в петлице обтрепанного пальто красовался нарцисс.
Машина свернула на Бредли-стрит и остановилась возле гостиницы. Швейцар распахнул перед Селиной дверь. Он ее знал, так как знал бабушку, старую миссис Брюс. Селина еще девочкой часто с ней здесь обедала. Миссис Брюс умерла, и теперь Селина пришла одна, но швейцар ее помнил и сразу назвал по имени.
— Доброе утро. — Селина полезла в сумочку за деньгами.
— Ужасный ветер. — Селина расплатилась с таксистом, поблагодарила его и направилась к двери. — Мистер Экленд уже пришел?
— Ничего страшного, им не вредно иной раз подождать.
Швейцар толкнул вертящуюся дверь, и Селина вошла в теплый роскошный вестибюль гостиницы. Там пахло хорошими сигарами, изысканной горячей пищей, цветами и духами. Повсюду небольшими группками сидели элегантные дамы и господа. Селина, почувствовав себя растрепанной и неопрятной, устремилась в туалет, но тут ее заметил сидевший возле бара мужчина. Встав, он неторопливо направился к ней. Это был высокий красивый человек лет тридцати пяти, в темно-сером деловом костюме и рубашке в едва заметную полоску, со скромной расцветки галстуком. Гладкое лицо с правильными чертами, плотно прилегающие к голове уши, прямые и густые темные волосы, спускающиеся сзади на белоснежный воротничок. Из кармашка безукоризненно скроенного жилета свисала золотая цепочка от часов; часы и запонки тоже были золотые. С первого взгляда можно было понять, что перед вами состоятельный, холеный и слегка напыщенный человек.
источник
Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.
Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:
— О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! — Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». — Ну а что скажете насчет длины?
— Не знаю… а вы как считаете?
— Давайте чуточку подкоротим… Миссис Беллоуз!
Миссис Беллоуз выскользнула из угла, где терпеливо ожидала, пока ее позовут. Мисс Стеббингс была в чем-то креповом и пышном, а миссис Беллоуз вся затянута в черный нейлон, в туфлях, смахивавших на домашние тапочки. На запястье у нее болталась бархатная подушечка для булавок. Опустившись на колени, мастерица принялась подкалывать подол. Селина посмотрела на себя в зеркало. Она не была уверена, что платье сидит так уж «идэально», как утверждала мисс Стеббингс. В нем она выглядела худее, чем на самом деле (а ведь вовсе не так сильно и похудела!). Теплый цвет подчеркивал бледность лица, ярче выделялась помада, и почему-то заметнее стали уши. Селина попыталась прикрыть их волосами, но только сдвинула атласную диадему, которую мисс Стеббингс водрузила ей на макушку; когда же подняла руки, чтобы ее поправить, юбка перекосилась, и миссис Беллоуз со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно произошло что-то ужасное и непоправимое.
Мисс Стеббингс поспешила улыбнуться, показывая, что ничего страшного не случилось, и завела светскую беседу.
— И когда же этот радостный день?
— Мы думаем… наверное, через месяц…
— Естественно… в таких обстоятельствах…
— Я даже подвенечное платье не хотела шить. Но Родни… мистер Экленд… — Поколебавшись, Селина добавила: — Мой жених… — Мисс Стеббингс расплылась в сладкой улыбке. — Он настаивает… Сказал, бабушке бы хотелось, чтобы я венчалась в белом…
— Ну конечно. Ваш жених совершенно прав! Я тоже считаю, что скромная свадьба — если при этом невеста в белом — обладает особым, неповторимым очарованием. И подружек не будет?
— Прелестно. Только жених и невеста, вдвоем. Вы закончили, миссис Беллоуз? Ну как, нравится? Пройдитесь немножко. — Селина безропотно повиновалась. — Так гораздо лучше. Нельзя было допустить, чтобы вы путались в шлейфе.
Селина медленно повернулась внутри шуршащего тафтового панциря.
— Вы, кажется, похудели, — сказала мисс Стеббингс, одергивая платье.
— Может быть, к свадьбе поправлюсь.
— Не уверена. Лучше все-таки немного убрать в боках.
Миссис Беллоуз поднялась с колен и в нескольких местах заколола шелк на талии. Селина повернулась, еще немного прошлась. Наконец платье было расстегнуто, аккуратно снято через голову и отдано миссис Беллоуз.
— Когда будет готово? — спросила Селина, надевая джемпер.
— Недели через две, — сказала мисс Стеббингс. — Диадему оставим?
— Да, пожалуй. Она очень миленькая.
— Я вам ее отдам заранее, чтобы вы успели показать своему парикмахеру. По-моему, стоит поднять волосы и пропустить через нее…
Вот уж этого Селине меньше всего хотелось: она считала свои уши чересчур большими и безобразными, — но сейчас только едва слышно пробормотала: «Да, да» и потянулась за юбкой.
— А туфли вы уже подобрали, мисс Брюс?
— На днях куплю. Белые. Большое спасибо, мисс Стеббингс.
Мисс Стеббингс помогла Селине надеть жакет. От ее острого взгляда не укрылась в два ряда обвивающая шею Селины жемчужная нитка — бабушкино ожерелье с украшенной сапфиром и бриллиантом застежкой — и обручальное кольцо с огромным сапфиром посреди жемчужной и бриллиантовой россыпи. Мисс Стеббингс нестерпимо хотелось поделиться своими замечаниями на этот счет, но она боялась показаться излишне назойливой или вульгарной и, храня изысканное молчание, следила за тем, как клиентка натягивает перчатки. Затем, отдернув парчовую штору примерочной, пропустила ее вперед.
— Всего доброго, мисс Брюс. Вы доставили мне истинное удовольствие.
— Спасибо. До свидания, мисс Стеббингс.
Селина спустилась на лифте, долго кружила по коридорам и наконец, толкнув вращающуюся дверь, вышла на улицу. После жарко натопленного салона мартовский день показался прохладным. По голубому небу резво бежали белые облака; когда Селина остановилась на краю тротуара, чтобы подозвать такси, сильный порыв ветра взлохматил ей волосы, задрал юбку и засыпал пылью глаза.
— Куда? — спросил таксист, молодой человек в клетчатой спортивной кепке. Глядя на него, можно было подумать, что все свободное время он проводит на гонках борзых.
В такси стоял застарелый смешанный запах какого-то дезинфицирующего средства и сигарного дыма. Селина протерла запорошенные пылью глаза и опустила окно. В парке цвели нарциссы; проехала девушка на каурой лошадке; деревья были окутаны зеленоватой дымкой: городская пыль и сажа еще не успели осесть на листву. Глупо в такой день торчать в Лондоне — надо было поехать в деревню, побродить по холмам, спуститься к морю… Улицы, как всегда в пору ланча, запружены народом: бизнесмены, нагруженные покупками дамы, машинистки, битники и индусы, обнявшиеся смеющиеся парочки. Какая-то женщина продавала с ручной тележки фиалки, и даже у старого бродяги, что-то искавшего в сточной канаве, в петлице обтрепанного пальто красовался нарцисс.
Машина свернула на Бредли-стрит и остановилась возле гостиницы. Швейцар распахнул перед Селиной дверь. Он ее знал, так как знал бабушку, старую миссис Брюс. Селина еще девочкой часто с ней здесь обедала. Миссис Брюс умерла, и теперь Селина пришла одна, но швейцар ее помнил и сразу назвал по имени.
— Доброе утро. — Селина полезла в сумочку за деньгами.
— Ужасный ветер. — Селина расплатилась с таксистом, поблагодарила его и направилась к двери. — Мистер Экленд уже пришел?
источник
Тут можно читать онлайн книгу Пилчер Розамунда — Фиеста в Кала Фуэрте — бесплатно полную версию (целиком). Жанр книги: Современные любовные романы. Вы можете прочесть полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и смс на сайте Lib-King.Ru (Либ-Кинг) или прочитать краткое содержание, аннотацию (предисловие), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Фиеста в Кала Фуэрте — описание и краткое содержание, автор Пилчер Розамунда, читать бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки Lib-King.Ru.
Героиня романа, Селина, всю жизнь чувствовала себя сиротой. Мать погибла при родах, отец на войне. Больше всего Селине, как ни странно не доставало отца, о котором строгая бабушка, вырастившая девушку, не любила говорить. Несколько лет назад Селина нашла фото отца, и теперь бережно хранила. Неожиданно, жених Селины дарит ей книгу, автор которой, изображенный на обложке, невероятно похож на погибшего отца девушки. Она узнает, что этот человек живет в Испании, на вилле Кала Фуэрте, и, не раздумывая отправляется туда…
Фиеста в Кала Фуэрте — читать книгу онлайн бесплатно, автор Пилчер Розамунда
Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.
Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:
— О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! — Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». — Ну а что скажете насчет длины?
— Не знаю… а вы как считаете?
— Давайте чуточку подкоротим… Миссис Беллоуз!
Миссис Беллоуз выскользнула из угла, где терпеливо ожидала, пока ее позовут. Мисс Стеббингс была в чем-то креповом и пышном, а миссис Беллоуз вся затянута в черный нейлон, в туфлях, смахивавших на домашние тапочки. На запястье у нее болталась бархатная подушечка для булавок. Опустившись на колени, мастерица принялась подкалывать подол. Селина посмотрела на себя в зеркало. Она не была уверена, что платье сидит так уж «идэально», как утверждала мисс Стеббингс. В нем она выглядела худее, чем на самом деле (а ведь вовсе не так сильно и похудела!). Теплый цвет подчеркивал бледность лица, ярче выделялась помада, и почему-то заметнее стали уши. Селина попыталась прикрыть их волосами, но только сдвинула атласную диадему, которую мисс Стеббингс водрузила ей на макушку; когда же подняла руки, чтобы ее поправить, юбка перекосилась, и миссис Беллоуз со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно произошло что-то ужасное и непоправимое.
Мисс Стеббингс поспешила улыбнуться, показывая, что ничего страшного не случилось, и завела светскую беседу.
— И когда же этот радостный день?
— Мы думаем… наверное, через месяц…
— Естественно… в таких обстоятельствах…
— Я даже подвенечное платье не хотела шить. Но Родни… мистер Экленд… — Поколебавшись, Селина добавила: — Мой жених… — Мисс Стеббингс расплылась в сладкой улыбке. — Он настаивает… Сказал, бабушке бы хотелось, чтобы я венчалась в белом…
— Ну конечно. Ваш жених совершенно прав! Я тоже считаю, что скромная свадьба — если при этом невеста в белом — обладает особым, неповторимым очарованием. И подружек не будет?
— Прелестно. Только жених и невеста, вдвоем. Вы закончили, миссис Беллоуз? Ну как, нравится? Пройдитесь немножко. — Селина безропотно повиновалась. — Так гораздо лучше. Нельзя было допустить, чтобы вы путались в шлейфе.
Селина медленно повернулась внутри шуршащего тафтового панциря.
— Вы, кажется, похудели, — сказала мисс Стеббингс, одергивая платье.
— Может быть, к свадьбе поправлюсь.
— Не уверена. Лучше все-таки немного убрать в боках.
Миссис Беллоуз поднялась с колен и в нескольких местах заколола шелк на талии. Селина повернулась, еще немного прошлась. Наконец платье было расстегнуто, аккуратно снято через голову и отдано миссис Беллоуз.
— Когда будет готово? — спросила Селина, надевая джемпер.
— Недели через две, — сказала мисс Стеббингс. — Диадему оставим?
— Да, пожалуй. Она очень миленькая.
— Я вам ее отдам заранее, чтобы вы успели показать своему парикмахеру. По-моему, стоит поднять волосы и пропустить через нее…
Вот уж этого Селине меньше всего хотелось: она считала свои уши чересчур большими и безобразными, — но сейчас только едва слышно пробормотала: «Да, да» и потянулась за юбкой.
— А туфли вы уже подобрали, мисс Брюс?
— На днях куплю. Белые. Большое спасибо, мисс Стеббингс.
Мисс Стеббингс помогла Селине надеть жакет. От ее острого взгляда не укрылась в два ряда обвивающая шею Селины жемчужная нитка — бабушкино ожерелье с украшенной сапфиром и бриллиантом застежкой — и обручальное кольцо с огромным сапфиром посреди жемчужной и бриллиантовой россыпи. Мисс Стеббингс нестерпимо хотелось поделиться своими замечаниями на этот счет, но она боялась показаться излишне назойливой или вульгарной и, храня изысканное молчание, следила за тем, как клиентка натягивает перчатки. Затем, отдернув парчовую штору примерочной, пропустила ее вперед.
— Всего доброго, мисс Брюс. Вы доставили мне истинное удовольствие.
— Спасибо. До свидания, мисс Стеббингс.
Селина спустилась на лифте, долго кружила по коридорам и наконец, толкнув вращающуюся дверь, вышла на улицу. После жарко натопленного салона мартовский день показался прохладным. По голубому небу резво бежали белые облака; когда Селина остановилась на краю тротуара, чтобы подозвать такси, сильный порыв ветра взлохматил ей волосы, задрал юбку и засыпал пылью глаза.
— Куда? — спросил таксист, молодой человек в клетчатой спортивной кепке. Глядя на него, можно было подумать, что все свободное время он проводит на гонках борзых.
В такси стоял застарелый смешанный запах какого-то дезинфицирующего средства и сигарного дыма. Селина протерла запорошенные пылью глаза и опустила окно. В парке цвели нарциссы; проехала девушка на каурой лошадке; деревья были окутаны зеленоватой дымкой: городская пыль и сажа еще не успели осесть на листву. Глупо в такой день торчать в Лондоне — надо было поехать в деревню, побродить по холмам, спуститься к морю… Улицы, как всегда в пору ланча, запружены народом: бизнесмены, нагруженные покупками дамы, машинистки, битники и индусы, обнявшиеся смеющиеся парочки. Какая-то женщина продавала с ручной тележки фиалки, и даже у старого бродяги, что-то искавшего в сточной канаве, в петлице обтрепанного пальто красовался нарцисс.
Машина свернула на Бредли-стрит и остановилась возле гостиницы. Швейцар распахнул перед Селиной дверь. Он ее знал, так как знал бабушку, старую миссис Брюс. Селина еще девочкой часто с ней здесь обедала. Миссис Брюс умерла, и теперь Селина пришла одна, но швейцар ее помнил и сразу назвал по имени.
— Доброе утро. — Селина полезла в сумочку за деньгами.
— Ужасный ветер. — Селина расплатилась с таксистом, поблагодарила его и направилась к двери. — Мистер Экленд уже пришел?
— Ничего страшного, им не вредно иной раз подождать.
Швейцар толкнул вертящуюся дверь, и Селина вошла в теплый роскошный вестибюль гостиницы. Там пахло хорошими сигарами, изысканной горячей пищей, цветами и духами. Повсюду небольшими группками сидели элегантные дамы и господа. Селина, почувствовав себя растрепанной и неопрятной, устремилась в туалет, но тут ее заметил сидевший возле бара мужчина. Встав, он неторопливо направился к ней. Это был высокий красивый человек лет тридцати пяти, в темно-сером деловом костюме и рубашке в едва заметную полоску, со скромной расцветки галстуком. Гладкое лицо с правильными чертами, плотно прилегающие к голове уши, прямые и густые темные волосы, спускающиеся сзади на белоснежный воротничок. Из кармашка безукоризненно скроенного жилета свисала золотая цепочка от часов; часы и запонки тоже были золотые. С первого взгляда можно было понять, что перед вами состоятельный, холеный и слегка напыщенный человек.
Застигнутая на пути в дамскую комнату Селина обернулась.
— О, Родни… — И смущенно умолкла.
Мужчина поцеловал ее и сказал:
— Знаю. Прости. Повсюду ужасные пробки.
Судя по слегка укоризненному, хотя и вполне дружелюбному, взгляду, Родни заметил беспорядок в ее туалете. Селина только собралась сказать: «Я должна пойти попудрить нос», как он произнес:
От этого можно было сойти с ума! Селина секунду помедлила, раздумывая, не сказать ли, что она как раз собиралась в туалет, когда он ее остановил; впрочем, на такие мелочи не стоило обращать внимание. Поэтому она только улыбнулась; Родни улыбнулся ей в ответ, и, вполне довольные друг другом, они разошлись в разные стороны.
источник
Героиня романа, Селина, всю жизнь чувствовала себя сиротой. Мать погибла при родах, отец на войне. Больше всего Селине, как ни странно не доставало отца, о котором строгая бабушка, вырастившая девушку, не любила говорить. Несколько лет назад Селина нашла фото отца, и теперь бережно хранила. Неожиданно, жених Селины дарит ей книгу, автор которой, изображенный на обложке, невероятно похож на погибшего отца девушки. Она узнает, что этот человек живет в Испании, на вилле Кала Фуэрте, и, не раздумывая отправляется туда…
Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.
Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:
— О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! — Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». — Ну а что скажете насчет длины?
— Не знаю… а вы как считаете?
— Давайте чуточку подкоротим… Миссис Беллоуз!
Миссис Беллоуз выскользнула из угла, где терпеливо ожидала, пока ее позовут. Мисс Стеббингс была в чем-то креповом и пышном, а миссис Беллоуз вся затянута в черный нейлон, в туфлях, смахивавших на домашние тапочки. На запястье у нее болталась бархатная подушечка для булавок. Опустившись на колени, мастерица принялась подкалывать подол. Селина посмотрела на себя в зеркало. Она не была уверена, что платье сидит так уж «идэально», как утверждала мисс Стеббингс. В нем она выглядела худее, чем на самом деле (а ведь вовсе не так сильно и похудела!). Теплый цвет подчеркивал бледность лица, ярче выделялась помада, и почему-то заметнее стали уши. Селина попыталась прикрыть их волосами, но только сдвинула атласную диадему, которую мисс Стеббингс водрузила ей на макушку; когда же подняла руки, чтобы ее поправить, юбка перекосилась, и миссис Беллоуз со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно произошло что-то ужасное и непоправимое.
Мисс Стеббингс поспешила улыбнуться, показывая, что ничего страшного не случилось, и завела светскую беседу.
— И когда же этот радостный день?
— Мы думаем… наверное, через месяц…
— Естественно… в таких обстоятельствах…
— Я даже подвенечное платье не хотела шить. Но Родни… мистер Экленд… — Поколебавшись, Селина добавила: — Мой жених… — Мисс Стеббингс расплылась в сладкой улыбке. — Он настаивает… Сказал, бабушке бы хотелось, чтобы я венчалась в белом…
— Ну конечно. Ваш жених совершенно прав! Я тоже считаю, что скромная свадьба — если при этом невеста в белом — обладает особым, неповторимым очарованием. И подружек не будет?
— Прелестно. Только жених и невеста, вдвоем. Вы закончили, миссис Беллоуз? Ну как, нравится? Пройдитесь немножко. — Селина безропотно повиновалась. — Так гораздо лучше. Нельзя было допустить, чтобы вы путались в шлейфе.
Селина медленно повернулась внутри шуршащего тафтового панциря.
— Вы, кажется, похудели, — сказала мисс Стеббингс, одергивая платье.
— Может быть, к свадьбе поправлюсь.
— Не уверена. Лучше все-таки немного убрать в боках.
Миссис Беллоуз поднялась с колен и в нескольких местах заколола шелк на талии. Селина повернулась, еще немного прошлась. Наконец платье было расстегнуто, аккуратно снято через голову и отдано миссис Беллоуз.
— Когда будет готово? — спросила Селина, надевая джемпер.
— Недели через две, — сказала мисс Стеббингс. — Диадему оставим?
— Да, пожалуй. Она очень миленькая.
— Я вам ее отдам заранее, чтобы вы успели показать своему парикмахеру. По-моему, стоит поднять волосы и пропустить через нее…
Вот уж этого Селине меньше всего хотелось: она считала свои уши чересчур большими и безобразными, — но сейчас только едва слышно пробормотала: «Да, да» и потянулась за юбкой.
— А туфли вы уже подобрали, мисс Брюс?
— На днях куплю. Белые. Большое спасибо, мисс Стеббингс.
Мисс Стеббингс помогла Селине надеть жакет. От ее острого взгляда не укрылась в два ряда обвивающая шею Селины жемчужная нитка — бабушкино ожерелье с украшенной сапфиром и бриллиантом застежкой — и обручальное кольцо с огромным сапфиром посреди жемчужной и бриллиантовой россыпи. Мисс Стеббингс нестерпимо хотелось поделиться своими замечаниями на этот счет, но она боялась показаться излишне назойливой или вульгарной и, храня изысканное молчание, следила за тем, как клиентка натягивает перчатки. Затем, отдернув парчовую штору примерочной, пропустила ее вперед.
— Всего доброго, мисс Брюс. Вы доставили мне истинное удовольствие.
— Спасибо. До свидания, мисс Стеббингс.
Селина спустилась на лифте, долго кружила по коридорам и наконец, толкнув вращающуюся дверь, вышла на улицу. После жарко натопленного салона мартовский день показался прохладным. По голубому небу резво бежали белые облака; когда Селина остановилась на краю тротуара, чтобы подозвать такси, сильный порыв ветра взлохматил ей волосы, задрал юбку и засыпал пылью глаза.
— Куда? — спросил таксист, молодой человек в клетчатой спортивной кепке. Глядя на него, можно было подумать, что все свободное время он проводит на гонках борзых.
В такси стоял застарелый смешанный запах какого-то дезинфицирующего средства и сигарного дыма. Селина протерла запорошенные пылью глаза и опустила окно. В парке цвели нарциссы; проехала девушка на каурой лошадке; деревья были окутаны зеленоватой дымкой: городская пыль и сажа еще не успели осесть на листву. Глупо в такой день торчать в Лондоне — надо было поехать в деревню, побродить по холмам, спуститься к морю… Улицы, как всегда в пору ланча, запружены народом: бизнесмены, нагруженные покупками дамы, машинистки, битники и индусы, обнявшиеся смеющиеся парочки. Какая-то женщина продавала с ручной тележки фиалки, и даже у старого бродяги, что-то искавшего в сточной канаве, в петлице обтрепанного пальто красовался нарцисс.
Машина свернула на Бредли-стрит и остановилась возле гостиницы. Швейцар распахнул перед Селиной дверь. Он ее знал, так как знал бабушку, старую миссис Брюс. Селина еще девочкой часто с ней здесь обедала. Миссис Брюс умерла, и теперь Селина пришла одна, но швейцар ее помнил и сразу назвал по имени.
— Доброе утро. — Селина полезла в сумочку за деньгами.
— Ужасный ветер. — Селина расплатилась с таксистом, поблагодарила его и направилась к двери. — Мистер Экленд уже пришел?
— Ничего страшного, им не вредно иной раз подождать.
Швейцар толкнул вертящуюся дверь, и Селина вошла в теплый роскошный вестибюль гостиницы. Там пахло хорошими сигарами, изысканной горячей пищей, цветами и духами. Повсюду небольшими группками сидели элегантные дамы и господа. Селина, почувствовав себя растрепанной и неопрятной, устремилась в туалет, но тут ее заметил сидевший возле бара мужчина. Встав, он неторопливо направился к ней. Это был высокий красивый человек лет тридцати пяти, в темно-сером деловом костюме и рубашке в едва заметную полоску, со скромной расцветки галстуком. Гладкое лицо с правильными чертами, плотно прилегающие к голове уши, прямые и густые темные волосы, спускающиеся сзади на белоснежный воротничок. Из кармашка безукоризненно скроенного жилета свисала золотая цепочка от часов; часы и запонки тоже были золотые. С первого взгляда можно было понять, что перед вами состоятельный, холеный и слегка напыщенный человек.
Застигнутая на пути в дамскую комнату Селина обернулась.
— О, Родни… — И смущенно умолкла.
Мужчина поцеловал ее и сказал:
— Знаю. Прости. Повсюду ужасные пробки.
Судя по слегка укоризненному, хотя и вполне дружелюбному, взгляду, Родни заметил беспорядок в ее туалете. Селина только собралась сказать: «Я должна пойти попудрить нос», как он произнес:
От этого можно было сойти с ума! Селина секунду помедлила, раздумывая, не сказать ли, что она как раз собиралась в туалет, когда он ее остановил; впрочем, на такие мелочи не стоило обращать внимание. Поэтому она только улыбнулась; Родни улыбнулся ей в ответ, и, вполне довольные друг другом, они разошлись в разные стороны.
Когда Селина вернулась — причесанная, с напудренным носом и подкрашенными губами, — Родни сидел, поджидая ее, на полукруглом обитом атласом диванчике. Перед ним на маленьком столике стояли два бокала: один с «мартини», второй — с сухим хересом, который он всегда для нее заказывал. Селина подошла и села рядом. Родни сказал:
— Дорогая, прежде всего хочу тебя предупредить, что сегодня во второй половине дня я занят. В два ко мне придет клиент по довольно важному делу. Придется перенести наши планы на завтра. Ты не против?
Они собирались пойти на новую квартиру, которую снял Родни и в которой должна была начаться их совместная жизнь. Ее недавно отремонтировали, и все работы, связанные с сантехникой и электричеством, были закончены; оставалось только измерить полы, подобрать ковры и занавески и решить, в каких цветах должен быть выдержан интерьер.
Селина сказала, что, разумеется, она не против. Все прекрасно можно будет сделать и завтра. В душе же обрадовалась, что получила отсрочку на двадцать четыре часа и пока не обязана думать о расцветке ковра в гостиной и оценивать преимущества мебельного ситца перед плюшем.
Родни улыбкой поблагодарил ее за вынужденное согласие. Потом взял за руку, чуть-чуть повернул обручальное кольцо, чтобы сапфир приходился точно на середину ее тонкого пальца, и спросил:
— А чем ты занималась сегодня утром?
На этот неизбежный вопрос у Селины был готов романтический ответ.
— Примеряла подвенечное платье.
— Умница! — просиял Родни. — И где же?
— Наверное, это звучит прозаично, но мы с бабушкой всегда шили у мисс Стеббингс, и я решила пойти в знакомое место. Иначе бы растерялась и выбрала что-нибудь несусветное.
— Ты ведь знаешь мое дурацкое свойство: в магазинах меня всегда уговаривают покупать совершенно ненужные вещи.
— Ну и какое же у тебя будет платье?
— Белое, с розовато-кремовым отливом. Не могу описать…
— А само — короткое или длинное?
Короткое или длинное! Селина, повернувшись, уставилась на Родни.
— Короткое или длинное? Разумеется, длинное! Неужели ты думаешь, я б могла выбрать короткое? Да я и не знала, что подвенечные платья бывают другими…
— Мне кажется, ты излишне волнуешься, дорогая…
— А может, действительно надо было сшить короткое? Как бы длинное на такой скромной свадьбе не показалось нелепым…
— Поздно. Оно уже почти готово.
— Ну и ладно, — успокоил ее Родни. — Это не имеет никакого значения.
— Ты, правда, не считаешь, что у меня в нем будет дурацкий вид?
— Оно очень красивое. Правда.
— Не сомневаюсь. А теперь… У меня хорошая новость. Я говорил с мистером Артурстоуном: он согласен быть твоим посаженным отцом.
Мистер Артурстоун — старший партнер Родни, старосветский пожилой холостяк — страдал от артрита коленных суставов, и ему, вероятно, даже страшно было подумать, что придется подниматься в придел, кого-то поддерживая, а не самому опираясь на чужую руку.
Родни, подняв брови, сказал:
— Дорогая, я думал, тебя это обрадует.
— Ну конечно. С его стороны это очень любезно. Но неужели нельзя пригласить кого-нибудь другого? Или вообще подойти к алтарю вдвоем?
— Но ведь я очень плохо знаю мистера Артурстоуна.
— Что ты говоришь! Он много лет вел бабушкины дела.
— Это вовсе не означает, что мы близко знакомы.
— Тебе понадобится всего лишь подняться с ним в притвор. Должен же кто-то тебя вести.
— Дорогая, так принято. А обратиться нам больше не к кому, и ты это прекрасно знаешь.
Да, Селина это прекрасно знала. Нет ни отца, ни деда, ни дяди, ни брата. Никого. Один мистер Артурстоун.
Родни потрепал ее по руке.
— Молодец, девочка! Я приготовил тебе сюрприз. Подарок.
— Подарок? — Селина встрепенулась. Неужели и на Родни подействовал этот веселый, яркий, совсем уже весенний мартовский день? Неужели он, по пути в гостиницу, где назначил ей встречу, зашел в одну из очаровательных модных лавчонок и купил какой-то бесполезный, но романтический пустячок? — Серьезно? Где же он?
(В кармане? Дорогие подарки обычно невелики по размеру.)
Родни вытащил из-за спины завернутый в плотную бумагу и перевязанный тесемкой пакет, в котором, скорее всего, лежала книга.
Селина попыталась скрыть разочарование Книга! А она-то думала, что-нибудь эдакое…
Пакет был тяжелый, и надежда получить какую-нибудь забавную ерунду рассеялась. Наверняка это нравоучительный, побуждающий к размышлениям трактат, посвященный актуальным социальным проблемам. Или книга о путешествиях, повествующая о диких обычаях одного из африканских племен. Родни очень заботился о повышении интеллектуального уровня Селины и огорчался, когда она проявляла интерес к иллюстрированным журналам, романам в мягких обложках и детективам.
Иные ее культурные интересы Родни тоже не одобрял. Селина обожала театр, но не могла заставить себя четыре часа кряду слушать диалог двух обитателей мусорного ящика. И балет она очень любила, но предпочитала балерин, танцующих в пачках под музыку Чайковского; ее музыкальные пристрастия не распространялись на скрипичные концерты, во время которых от скуки сводило челюсти.
— Да, — сказал Родни. — Она произвела на меня такое впечатление, что я решил купить еще один экземпляр для тебя.
— Очень мило с твоей стороны. — Селина взвесила на руке пакет. — А про что тут?
— Про испанский островок в Средиземном море.
— Вероятно, это автобиография. Автор поселился на острове шесть или семь лет назад. Переоборудовал дом, подружился с местными жителями. Его наблюдения, касающиеся тамошнего образа жизни, просто меня поразили — он необыкновенно здраво и умно рассуждает. Тебе тоже понравится, я уверен.
— Безусловно, — сказала Селина и положила пакет на диванчик рядом с собой. — Большое спасибо, Родни.
Пообедав, они попрощались на улице — Родни в своей низко надвинутой на лоб шляпе и Селина с развевающимися волосами и книгой в руке.
— Что ты собираешься делать? — спросил Родни.
— Почему бы тебе не пройтись по Вулленду и не поискать занавески? Если что-нибудь тебе приглянется, мы завтра по дороге на квартиру за ними заедем.
— Хорошо. — Это он, в самом деле, неплохо придумал. — Замечательная идея.
Родни ободряюще улыбнулся Селине. Она ответила ему улыбкой.
— Ну что ж, пока, — сказал Родни. Целовать ее на улице он не стал.
— До свидания, Родни. Спасибо за ланч. — И, спохватившись, добавила: — И за подарок.
Родни небрежно махнул рукой, желая показать, что ни ланч, ни подарок не стоят благодарности. Затем, улыбнувшись на прощанье, повернулся и пошел прочь, опираясь на зонт, как на трость, и ловко лавируя в толпе. Селина — без особой, правда, надежды — немного подождала, не обернется ли он, чтобы ей помахать, но Родни не обернулся.
Оставшись одна, Селина вздохнула. День выдался на редкость теплый. Ветер разогнал облака, и сама мысль о том, что придется торчать в душном магазине, выбирая занавески для гостиной, была невыносимой. Селина бесцельно побрела вниз по Пикадилли, с риском для жизни перешла мостовую и свернула в парк. Деревья стояли в легком светло-зеленом наряде, пожухшая за зиму травка тоже начинала зеленеть. От нее исходил такой упоительный свежий запах, что Селине почудилось, будто она идет по летнему лугу. Там и сям расстилались ковры желтых и фиолетовых крокусов; под деревьями были расставлены стулья — по два под каждым.
Селина села на один из таких стульев, откинулась на спинку и, вытянув ноги, подставила лицо теплым лучам. Вскоре кожу на лице стало пощипывать от солнца. Селина выпрямилась, сняла жакет, закатала рукава джемпера и подумала: «В Вулленд я успею и завтра утром».
По дорожке на трехколесном велосипеде проехала девочка лет пяти; за ней шел отец с маленькой собачонкой. На девочке были красные колготки и синее платьице, волосы перевязаны черной ленточкой. Отец, еще довольно молодой человек, был в рубашке с отложным воротничком и твидовом пиджаке. Когда девочка слезла с велосипеда и побежала на газон, чтобы понюхать крокусы, он не стал ее останавливать и, придерживая велосипед, наблюдал, как дочка наклоняется над цветами, демонстрируя прелестную попку, обтянутую красными колготками. Девочка сказала:
— Я тебе говорил, — сказал отец.
— Я думала, все цветы пахнут.
— Не все, но большинство. Пойдем.
— Потому что другим тоже приятно на них смотреть. Пошли.
Девочка вернулась, села на велосипед и закрутила педалями; отец последовал за ней.
Селина наблюдала за этой сценой с восхищением и легкой завистью. Всю жизнь она приглядывалась к тому, как живут, и прислушивалась, о чем говорят незнакомые люди — чужие дети, чужие родители, — и пыталась себе представить, как устроена их жизнь, какие у них взаимоотношения в семье. Когда в детстве няня, Агнесса, водила ее на прогулки в парк, Селина застенчиво следила за играми других детей, надеясь, что вот-вот они ее позовут, но сама подойти не решалась. Звали ее не слишком часто. Она всегда была чересчур опрятно одета, да и Агнесса, с вязаньем сидящая неподалеку на скамейке, выглядела чересчур сурово. Если няне казалось, что Селина играет с детьми из категории тех, кого старая миссис Брюс называла «неподходящими», она подбирала свой клубок, втыкала в него спицы и заявляла, что пора возвращаться в Куинс Гейт.
А там было царство женщин — маленький женский мирок, управляемый миссис Брюс. Агнесса, которая раньше была ее горничной, миссис Гопкинс, кухарка, и Селина были покорными подданными, а мужчины — за исключением мистера Артурстоуна, бабушкиного адвоката, или в последние годы часто его заменявшего Родни Экленда — в дом почти не допускались. Стоило какому-нибудь мужчине прийти, чтобы прочистить трубу, покрасить стены или снять показания счетчика, Селина немедленно оказывалась рядом и засыпала его вопросами. Женат ли он? Есть ли у него дети? Как их зовут? Где они проводят каникулы? В таких случаях Агнесса — что ей было совсем не свойственно — ужасно сердилась.
— Что скажет бабушка, если услышит, как ты мешаешь человеку работать?
— Я не мешаю. — Иногда Селина становилась очень упрямой.
— О чем ты можешь с ним разговаривать?
На этот вопрос Селина не находила ответа: ей непонятно было, что тут плохого. И об отце ее в доме не говорили — его имя вообще никогда не упоминалось. Селина даже не знала, как его звали, — миссис Брюс была матерью ее матери, и Селина носила бабушкину фамилию.
Однажды, чем-то рассерженная, она взбунтовалась и без обиняков заявила:
— Я хочу знать, где мой отец. Почему у меня нет папы? У всех есть.
Ей мягко, но холодно объяснили, что отец умер.
Селину регулярно водили в воскресную школу.
Миссис Брюс резко дернула запутавшуюся нитку на своем рукоделии. Даже мысль о том, что Этот Человек общается с ангелами, казалась ей кощунственной, но нормы христианской морали запрещали разочаровывать детей.
— Убили? Как? (Селина не могла себе представить ничего более ужасного, чем смерть под колесами автобуса.)
— Мы сами не знаем, Селина. И, правда, не можем тебе ничего сказать. А теперь… — Миссис Брюс поглядела на часы, давая понять, что разговор окончен, — пойди к Агнессе и скажи, что пора гулять.
Агнесса, стоило на нее нажать, оказалась чуть более словоохотливой.
— Да, — сказала Агнесса. — Я знаю.
— Во время войны. Война кончилась в сорок пятом году.
— Он меня когда-нибудь видел?
— Нет. Он умер до твоего рождения.
— А ты его когда-нибудь видела?
— Видела, — нехотя ответила Агнесса. — Когда твоя мать с ним обручилась.
— Этого я тебе сказать не могу. Я обещала бабушке. Она не хочет, чтобы ты знала.
— Ну а какой он был? Хороший? Красивый? Какого цвета у него были волосы? Сколько ему было лет? Он тебе нравился?
Агнесса — как и бабушка, особа высоконравственная, — ответила только на тот вопрос, на который могла ответить честно.
— Он был очень красивый. Ну и довольно об этом. Поторопись, Селина, и не шаркай ногами — испортишь новые туфли.
— Мне б хотелось, чтобы у меня был отец, — сказала Селина и на прогулке в тот день целых полчаса наблюдала, как отец с сыном пускали на пруду игрушечную яхту, и все норовила подойти к ним поближе, чтобы услышать, о чем они говорят.
Фотографию Селина нашла, когда ей уже исполнилось пятнадцать лет. В унылую промозглую лондонскую пятницу она слонялась без дела, не зная, чем заняться. У Агнессы был выходной, миссис Гопкинс сидела, положив свои искривленные артритом ноги на скамеечку, погруженная в чтение «Друга народа». Бабушка играла с гостями в бридж. Из-за закрытых дверей гостиной доносились приглушенные голоса и просачивался запах дорогих сигарет. Ну просто хоть подыхай со скуки! Селина прокралась в пустующую спальню, посмотрела в окошко, покрутилась перед трюмо, воображая себя кинозвездой и строя соответствующие мины, и уже собиралась уйти, как вдруг заметила небольшой книжный шкаф между двумя кроватями. В надежде найти книгу, которой она еще не читала, Селина опустилась перед шкафом на колени и пробежала пальцем по корешкам.
Палец остановился на «Ребекке». Довоенное издание в желтой обложке. Селина вытащила книгу, раскрыла. И тут из нее выпала лежавшая между заполненными убористым шрифтом страницами фотография. Селина подняла ее. На фотографии был запечатлен мужчина в военном мундире. Темноволосый, с ямочкой на подбородке, с бровями неправильной формы. Его черные глаза искрились от смеха, хотя на лице застыло приличествующее обстоятельствам торжественное выражение. На плечах аккуратного, хорошо сшитого мундира красовались офицерские погоны.
С этого все и началось. В душу Селины закралось волнующее подозрение. В смуглом веселом лице на снимке угадывались ее собственные черты. Подойдя с фотографией к зеркалу, она попыталась обнаружить сходство в овале лица, форме головы, твердой линии подбородка. Общего, увы, оказалось мало. Мужчина был очень красив, а она, Селина, — дурнушка. Его уши плотно прилегали к голове, а ее торчали, как ручки кастрюли…
Селина перевернула фотографию. На обороте была надпись:
и два крестика, обозначавшие поцелуи.
Гарриет звали ее мать; теперь Селина уже больше не сомневалась: это была фотография отца.
Поставив книгу на место, Селина унесла фотографию в свою комнату. С тех пор, никому ничего не сказав, она повсюду носила ее с собой, завернутую в тонкую бумагу, чтобы не помять или не испачкать. Наконец-то и у нее появились — пускай, эфемерные — корни; тем не менее Селина продолжала наблюдать за другими семьями и прислушиваться к чужим разговорам…
Детский голос нарушил ленивый ход мыслей задремавшей на солнышке Селины. В ее сознание ворвался неумолчный шум забитой машинами Пикадилли, автомобильные гудки, лепет малышки в коляске. Девочка на велосипеде с отцом были уже далеко. Рядом, на газоне, сидели другие люди; в нескольких ярдах от Селины, тесно обнявшись и не замечая никого вокруг, расположилась какая-то парочка.
Деревянный стул угрожающе заскрипел. Селина осторожно переменила позу. Пакет, который ей дал Родни, соскользнув с коленей, упал на траву. Селина, нагнувшись, подняла его, машинально развернула. На глянцевой белой суперобложке красными буквами было написано:
Джордж Даер ФИЕСТА В КАЛА ФУЭРТЕ
Селина поморщилась. Книжка была очень тяжелая. Перелистав несколько страниц, Селина захлопнула ее и, перевернув, положила на колени.
И тут увидела среди колонок мелкого шрифта на задней странице обложки лицо и фамилию автора. Человек на фотографии был в белой рубашке с открытым воротом, подчеркивавшей смуглость лица. От уголков глаз разбегались морщинки, глубокие борозды пролегли от ноздрей ко рту, исчертили лоб.
И тем не менее Селина сразу узнала это лицо. Оно даже не сильно изменилось: та же ямочка на подбородке, те же аккуратные уши, смеющиеся глаза — можно было подумать, фотографа с клиентом рассмешил остроумный анекдот.
Джордж Даер. Автор книги «Фиеста в Кала Фуэрте». Человек, живущий на острове в Средиземном море и описывающий его обитателей здраво и рассудительно. Вот как его зовут. Джордж Даер. Селина трясущимися руками раскрыла сумку, вытащила фотографию отца и положила рядом со снимком на обложке книги.
Джордж Даер. И он опубликовал книгу. И он жив.
Селина взяла такси и вернулась в Куинс Гейт. Бегом поднявшись по лестнице, она влетела в квартиру и позвала Агнессу.
— Я здесь, на кухне, — откликнулась Агнесса.
Она заваривала чай и, не переставая помешивать в чайнике ложкой, подняла глаза на ворвавшуюся в кухню Селину. Маленькая женщина без возраста, Агнесса казалась весьма суровой. Однако внешность ее была обманчива — добрее человека трудно было сыскать. Она искренне страдала от любых проявлений жестокости и от чужой боли. «Бедные алжирцы!» — могла воскликнуть она, надевая шляпу, чтобы пойти на почту и отправить «бедным алжирцам» денежный перевод, сумма которого, скорее всего, превышала ее скромные возможности. А во время кампании по борьбе с голодом Агнесса целую неделю не брала в рот ни крошки и потом ужасно мучилась от слабости и несварения желудка.
Право на аренду Куинс Гейт уже было продано, и Агнессе предстояло — после того как Родни и Селина поженятся, — вместе с ними переехать на новую квартиру. Уговорить ее оказалось не так-то просто. Уж конечно, Селине не захочется, чтобы старушка Агнесса путалась под ногами. новую жизнь надо начинать самостоятельно. Селина долго убеждала Агнессу, что она и подумать такого не могла. «Ну хорошо, а мистер Экленд? — возражала Агнесса. — Это же все равно, что жить с тещей!» Пришлось попросить Родни, чтобы он сам поговорил с ней на эту тему. Тогда она заявила, что слишком стара и не хочет никуда переезжать; услышав этот аргумент, Родни с Селиной повезли ее на новую квартиру. Как они и предполагали, Агнесса пришла в восторг. Ей понравились светлые и удобные комнаты, а особенно — прекрасно оборудованная американская кухня и предоставленная в ее распоряжение очаровательная маленькая гостиная с видом на парк, где у нее будет собственный телевизор. И Агнесса сдалась: ведь, в конце концов, она не будет сидеть сложа руки! А мысль о том, что рано или поздно опять станет няней, с новой силой пробудила дремлющий в ее душе материнский инстинкт.
Теперь же Агнесса сказала:
— Почему ты так рано вернулась? Я думала, вы пойдете измерять полы.
Синие глаза Селины на раскрасневшемся от быстрого подъема по лестнице лице ярко сверкали. Агнесса нахмурилась.
Селина шагнула вперед, положила на разделявший их стол книгу и, глядя няне прямо в глаза, сказала:
— Ты когда-нибудь видела этого человека?
Агнесса посмотрела на книгу. Ее реакция превзошла все ожидания. Тихонько ойкнув, она выронила ложку и плюхнулась на выкрашенную в голубой цвет табуретку. Селина испугалась, как бы у старушки не начался сердечный приступ. Тем не менее, перегнувшись через стол, она спросила:
— Уф! — еле перевела дух Агнесса. — Как ты меня напугала!
Но Селина была безжалостна.
— Признайся, ты ведь видишь его не в первый раз!
— Ох, Селина. где же ты. Как ты узнала. Когда.
Ни одной фразы она не могла договорить до конца. Селина пододвинула к себе табурет и села напротив няни, не сводя с нее глаз.
— Это мой отец, да? — Агнесса, казалось, вот-вот расплачется. — Джордж Даер? Так его звали?
Агнесса наконец взяла себя в руки.
— А как? — не сдавалась Селина.
— Его звали Джерри. Джерри Даусон.
— Джерри Даусон. Д.Д. Те же инициалы. То же лицо. Это псевдоним. Ну конечно, псевдоним!
— Сразу после дня Д. После вторжения во Францию.
— А откуда мы знаем, что он убит? Были свидетели? Он скончался у кого-то на руках? Мы уверены, что он умер?
— Он пропал без вести. Скорее всего, убит.
Померкшая было надежда снова вспыхнула.
— Мы ждали три года. Бабушке сообщили, что он убит. Бабушке, потому что Гарриет. ты знаешь. умерла при родах.
— Какие-нибудь родственники у отца были?
— Мы никого не знали. Это, кстати, не нравилось бабушке. Она говорила, что у него нет корней. Гарриет познакомилась с ним на вечеринке; толком он никогда не был представлен, а бабушка считала это дурным тоном.
— Агнесса, побойся Бога: ведь шла война! Целых пять лет. Может, ты скажешь, что бабушка этого не заметила?
— Возможно, заметила, но у нее были свои понятия о жизни и строгие правила, которых она твердо придерживалась. Не вижу в этом ничего дурного.
— Ладно, неважно. Моя мать в него влюбилась.
— О да, злопамятностью твоя бабушка не отличалась. Кроме того, Гарриет вернулась домой. Твоего отца отправили. тогда говорили «куда-то в Англию», но на самом деле — во Францию. Вскоре он был убит. Мы так больше его и не увидели.
— Три недели. — Агнесса проглотила застрявший в горле комок. — Но медовый месяц все-таки провели.
— И мама успела забеременеть, — сказала Селина.
Агнесса с ужасом уставилась на свою воспитанницу. Такого она от нее не ждала: по мнению старушки, Селина и представления не должна была иметь о подобных вещах.
Осторожно пододвинув к себе книжку, Агнесса всмотрелась в темные глаза, в которых сверкали насмешливые огоньки. Да, глаза у него были карие. Джерри Даусон. Неужели это он? Очень уж похож. Вполне мог бы сейчас быть таким, если б его не убили. Молодым и красивым.
Прошлое всплыло в памяти Агнессы, и далеко не все в нем было так уж плохо. С появлением Джерри Гарриет неожиданно изменилась — стала веселой и жизнерадостной. С Агнессой Джерри шутливо заигрывал и, когда никто не видел, украдкой совал в карман фунтовую бумажку. Возможно, ей и следовало бы обидеться, но все это выглядело действительно милой шуткой. Притом тогда, когда жизнь к шуткам никак не располагала. Сквозь заселенный женщинами дом, как ураган, промчался мужчина. Одна только миссис Брюс устояла перед его обаянием.
— Никчемный человек, — говорила она. — С первого взгляда видно. Ну что он из себя представляет? Снять мундир — и останется красивый бездельник. Ни малейшего чувства ответственности. Ни малейшего желания думать о будущем. Какую жизнь он может предложить Гарриет?
Конечно, миссис Брюс ревновала дочь. Она любила управлять чужими жизнями, учить других, как себя вести, на что расходовать деньги. И мужа дочери хотела найти сама. Но Джерри Даусон, при всем своем обаянии, обладал сильным характером и не желал никому подчиняться: из схватки с миссис Брюс он вышел победителем.
Однажды, уже после его гибели и смерти Гарриет, у которой пропала охота жить, миссис Брюс сказала Агнессе:
— Нужно поменять ребенку фамилию. Селина должна быть Брюс, а не Даусон — тут нет никаких сомнений. Я уже говорила с мистером Артурстоуном.
Агнесса так не считала, но она никогда не противоречила миссис Брюс.
— И я хочу, чтобы она росла, ничего не зная о своем отце. Иначе это плохо кончится — у нее разовьются какие-нибудь комплексы. Я тебе доверяю, Агнесса, смотри, не подведи.
Девочка сидела у бабушки на коленях; миссис Брюс подняла глаза; взгляды двух женщин скрестились над кудрявой головкой ребенка.
Помолчав, Агнесса повторила:
И получила в ответ холодную улыбку. Потом миссис Брюс передала внучку няне.
— Теперь мне гораздо легче, — сказала она. — Спасибо, Агнесса.
— Ты ведь тоже считаешь, что это мой отец, да? — спросила Селина.
— По совести говоря, не уверена.
— Почему ты никогда не называла его имени?
— Я обещала бабушке молчать. И вот сейчас нарушила обещание.
— А ты-то откуда знаешь, как он выглядел? — вдруг осенило Агнессу.
— Несколько лет назад я нашла его фотографию. И никому не сказала ни слова.
— Надеюсь, ты не собираешься. ничего предпринимать? — Голос Агнессы задрожал при одной мысли, что Селина способна на такое.
— Я бы хотела его найти, — сказала Селина.
— Зачем? Даже если это твой отец.
— Что он мой отец, я не сомневаюсь. Просто уверена. Все говорит за это. Все, что ты мне рассказала. Каждое твое слово.
— А почему тогда он после войны не вернулся к Гарриет?
— Откуда нам знать? Может, был ранен, потерял память. Такое случается, и тебе это известно не хуже меня. — Агнесса промолчала. — Может быть, бабушка так плохо к нему относилась.
— Нет, — сказала Агнесса. — Твоя бабушка ко всем относилась одинаково. И даже для мистера Даусона не делала исключения.
— Ему, наверное, будет приятно узнать, что у него есть дочь. То есть я. А я хочу знать, какой он. Как выглядит, как говорит, что думает и что делает — все-все. Хочу чувствовать, что кому-то принадлежу. Тебе не понять, как это ужасно: никогда никому не принадлежать.
Селина ошибалась: Агнесса всегда понимала, как девочка нуждалась в отце. Не придумав ничего лучшего, она сказала:
— А почему бы тебе не посоветоваться с мистером Эклендом?
Издательство находилось на последнем этаже; Селине пришлось долго трястись в крошечном лифте, подниматься по лестницам, плутать по узеньким коридорчикам и снова взбираться по ступенькам. Запыхавшись и подозревая, что сейчас окажется на крыше, она наконец добралась до двери, на которой висела табличка с надписью «Мистер А.Д. Ратленд».
Селина постучала. Ответа не последовало — из-за двери слышалось только стрекотанье пишущей машинки. Селина заглянула вовнутрь. Сидевшая за машинкой девушка, прекратив на секунду печатать, мельком взглянула на нее и сказала:
— Я бы хотела поговорить с мистером Ратлендом.
— Я звонила сегодня утром. Моя фамилия Брюс. Мистер Ратленд сказал, чтобы я пришла в десять тридцать. — Она посмотрела на часы. Было двадцать минут одиннадцатого.
— У мистера Ратленда сейчас посетитель. Присядьте и подождите.
И снова застучала по клавишам. Селина переступила порог, закрыла за собой дверь и села на маленький жесткий стул. Из соседней комнаты доносились приглушенные мужские голоса. Примерно через двадцать минут голоса зазвучали громче, затем скрипнул отодвигаемый стул и послышались шаги. Дверь кабинета открылась, и оттуда вышел человек. На ходу надевая пальто, он выронил папку с бумагами.
— Ох, растяпа. — Мужчина нагнулся и стал собирать рассыпавшиеся листки. — Спасибо за все, мистер Ратленд.
— Не за что; придете, когда придумаете новый финал.
Попрощавшись, издатель направился обратно в свой кабинет; Селина поднялась и его окликнула. Он обернулся и вопросительно на нее посмотрел.
Мистер Ратленд оказался старше, чем она думала: лысый, на носу очки-половинки, в которых удобно смотреть поверх стекол. Именно так он и смотрел на Селину и поэтому был похож на старомодного школьного учителя.
— Да. Меня зовут Селина Брюс. Я звонила сегодня утром.
— Я отниму у вас не больше пяти минут.
— Нет, отнюдь. Я просто хотела попросить вас мне помочь. ответить на несколько вопросов.
Мистер Ратленд тяжело вздохнул.
Посторонившись, он пропустил Селину в кабинет. На полу лежал ярко-красный ковер, письменный стол бы завален бумагами, стены сплошь увешаны книжными полками, повсюду — на столах, на стульях, под стульями — валялись книги и рукописи.
Мистер Ратленд и не подумал извиниться за беспорядок. Он явно не считал это необходимым — да так оно и было на самом деле. Пододвинув к Селине свободный стул, он направился к своему столу, но не успел даже сесть, как Селина заговорила.
— Мистер Ратленд, мне очень неловко вас беспокоить, но я не займу ни одной лишней минуты. Речь идет о книге, которую вы опубликовали: «Фиеста в Кала Фуэрте».
— Вам. вам что-нибудь про него известно? — скороговоркой выпалила Селина; ответом было ледяное молчание и столь же ледяной взгляд поверх очков.
— А вам? — спросил наконец мистер Ратленд.
— Да. С недавних пор. Он был. другом моей бабушки. Она полтора месяца назад умерла, и я. ммм. мне бы хотелось его известить.
— Я могу послать ему от вашего имени письмо.
Селина набрала воздуха в легкие и бросилась в атаку с другого фланга.
— Думаю, не больше вас. Вы, вероятно, прочли его книгу.
— Я хотела сказать. вы когда-нибудь с ним встречались?
— Нет, — сказал мистер Ратленд. — Не встречался. Он живет в Кала Фуэрте на острове Сан-Антонио. И не выезжал оттуда, если не ошибаюсь, последние шесть или семь лет.
— И ни разу не приезжал в Лондон? Даже, когда вышла книга? — Мистер Ратленд отрицательно покачал головой; падающий из окна свет сверкнул на его лысине. — Вы. вы не слышали, он женат?
— Некоторое время назад не был. Не знаю, как сейчас.
— Понятия не имею. — В голосе мистера Ратленда послышались нетерпеливые нотки. — Милочка, вы, кажется, зря отнимаете у меня время.
— Да, да. Простите, я надеялась. я подумала, вдруг он сейчас в Лондоне, и вы поможете мне его найти.
— Боюсь, я вам ничем не смогу помочь. — Мистер Ратленд решительно встал, давая понять, что аудиенция окончена. Селина тоже встала; издатель подошел к двери и открыл ее перед ней. — Но если вы пожелаете связаться с мистером Даером, мы охотно перешлем ему ваше письмо.
— Благодарю вас. Простите, что отняла у вас столько времени.
— Ничего страшного. Всего доброго.
Селина вышла в приемную. Вид у нее, вероятно, был такой удрученный, что сердце мистера Ратленда — вопреки желанию — дрогнуло. Нахмурившись, он поправил очки и произнес:
— Мы посылаем всю корреспонденцию на адрес яхт-клуба в Сан-Антонио, но дом, в котором живет мистер Даер, называется Каса Барко и находится в Кала Фуэрте. Если вы напишете прямо туда, письмо дойдет быстрее. Будете писать, напомните, что я все еще жду конспект второй книги. Я послал ему уже дюжину писем, но, похоже, у него врожденное отвращение к переписке.
Селина улыбнулась; от внимания издателя не укрылось, как изменила ее лицо улыбка.
— Большое спасибо. Я вам страшно признательна! — воскликнула она.
— Не за что, — сказал мистер Ратленд.
Пустая квартира была не лучшим местом для важного разговора, но выбирать не приходилось.
Селина коротко изложила Родни свои соображения о сравнительных достоинствах узорчатых и гладких ковров, после чего сказала:
— Родни, нам нужно поговорить.
Родни бросил на нее недовольный взгляд. Еще во время ланча он заметил, что Селина сама не своя. Она почти ничего не ела, казалась рассеянной и задумчивой. Больше того: на ней была блузка, которая, по мнению Родни, никак не подходила к желтовато-коричневому пальто и юбке, а на левом чулке спустилась петля. Обычно Селина была элегантна и грациозна, как сиамская кошка, и поэтому Родни с раздражением отметил мелкие огрехи в ее туалете.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
Селина, глядя ему в глаза, вздохнула поглубже, пытаясь успокоиться, но сердце ее стучало, как кузнечный молот, а желудок куда-то проваливался, точно она взлетала вверх на скоростном лифте.
— Нет, ничего не случилось, просто мне надо с тобой поговорить.
— А нельзя ли отложить разговоры до вечера? У нас единственная возможность измерить.
— Нет, Родни, пожалуйста, выслушай меня.
Родни заколебался, но все-таки, с миной вынужденного покориться судьбе человека, отложил альбом с образцами ковров, свернул свой складной метр и спрятал его в карман.
Селина облизала губы. Пустая квартира ее раздражала. Каждое слово эхом отдавалось в голых стенах, и не было никакой мелочи, никакой безделушки, которую можно было бы повертеть в руках. Селину не оставляло ощущение, будто она стоит на огромной пустой сцене, где нет ни партнеров, ни суфлерской будки, а текст начисто вылетел у нее из головы.
Собравшись с духом, она выпалила:
Выражение лица Родни почти не изменилось. Он был хорошим адвокатом и опытным игроком в покер. О Джерри Даусоне ему было известно все: миссис Брюс и мистер Артурстоун давным-давно сочли необходимым его проинформировать. И что Селина ничего не знает о своем отце, они ему тоже сообщили. Родни был бы последним человеком, которому бы вздумалось говорить с Селиной на эту тему.
— Что именно? — мягко спросил он.
Облегченно вздохнув, Родни вытащил руки из карманов и скептически хмыкнул.
— Не надо ничего говорить. Не убеждай меня, что он умер. Просто секунду послушай. Ты знаешь, какую дал мне вчера книгу? «Фиеста в Кала Фуэрте». А знаешь, что на обложке есть фото автора, Джорджа Даера?
— Дело в том, что он. очень похож на моего отца.
Переварив услышанное, Родни сказал:
— А откуда ты знаешь, как выглядел твой отец?
— Я много лет назад нашла в книжке его фотографию. И. мне кажется, это один и тот же человек.
— Ты хочешь сказать, Джордж Даер. — Родни вовремя спохватился и прикусил язык.
— Джерри Даусон, — торжествующе докончила за него Селина.
Родни показалось, что несуществующий ковер уплывает у него из-под ног.
— Откуда ты узнала, как его зовут? Никогда и виду не подавала.
— Родни, попытайся понять! Не надо осуждать Агнессу. Я застала ее врасплох. Показала фото Джорджа Даера — просто положила перед ней на стол книжку, — и она чуть не грохнулась в обморок.
— Селина, ты понимаешь, что твоего отца нет в живых?
— Нет, Родни: ведь он пропал. Пропал без вести и только предположительно был убит. Всякое могло случиться.
— Тогда почему после войны не вернулся?
— Он мог заболеть. Мог потерять память. Мог узнать, что моя мать умерла.
— А что делал все это время?
— Не знаю. Последние шесть лет он живет на острове Сан-Антонио. — Селина сообразила, что сейчас Родни спросит, откуда у нее эти сведения, и быстро добавила: — Обо всем этом написано в его книге. — Ей отнюдь не хотелось говорить, что она побывала у мистера Ратленда.
— Фотография отца у тебя с собой?
— Нет, я оставила книгу дома.
— Да, с собой, — ответила Селина после секундного колебания.
В голосе Родни послышалось раздражение:
— Девочка, за кого ты меня принимаешь?
Селине стало стыдно: Родни никогда не давал оснований заподозрить себя в чем-то дурном. Она раскрыла сумку, достала драгоценную фотографию и протянула жениху. Он поднес ее к окну — поближе к свету; Селина подошла и встала рядом.
— Ты вряд ли запомнил фотографию на обложке, но я могу поклясться: это тот же самый человек. Все совпадает. Ямочка на подбородке. Глаза. уши.
— Она не захотела себя выдавать, но, конечно, не сомневается, что это мой отец, я совершенно уверена.
Родни ничего не ответил. Веселое смуглое лицо на фотографии всколыхнуло в его душе разные чувства, и прежде всего страх — боязнь потерять Селину. Родни, как человек болезненно честный, никогда не обманывал себя и не пытался себе внушить, что без памяти любит Селину, но она — почти неощутимо — стала едва ли не самой приятной составляющей его жизни. Стоило Селине с ее шелковистыми светлыми волосами, нежной кожей и ярко-синими глазами оказаться рядом, Родни попадал во власть ее очарования. Конечно, в отличие от своего жениха, Селина не интересовалась высокими материями, но проявляла трогательное желание всему обучиться.
Кроме того, Родни не могла не встревожить совсем другая проблема — деловая. После смерти бабушки Селина осталась богатой наследницей, лакомым кусочком, на который мог позариться какой-нибудь прощелыга. Пока еще Родни и мистер Артурстоун, в полном согласии, распоряжались ее имуществом и акциями, но через шесть месяцев Селина становилась совершеннолетней и, следовательно, получала право решающего голоса. От мысли, что контроль над большими деньгами уплывет из рук, Родни бросило в дрожь.
Покосившись через плечо, Родни перехватил Селинин взгляд. Он в жизни не встречал девушки с такими голубыми белками глаз. Точно на рекламе стирального порошка. От Селины исходил легкий запах свежего лимона — вербена. Откуда-то из прошлого донесся голос миссис Брюс, отпускающей колкие замечания в адрес Джерри Даусона. Лоботряс — точно наяву услышал Родни. И еще много всякого. «Безответственный. Не заслуживающий доверия. Финансово несостоятельный. »
Держа фотографию за уголок, Родни похлопывал ею по ладони левой руки. Наконец, почувствовав необходимость свалить на кого-нибудь вину за то, что он попал в малоприятную ситуацию, брюзгливо проговорил:
— Во всем виновата твоя бабушка. Нельзя было от тебя скрывать правду об отце. Таинственность, запрет упоминать его имя. нелепо и неправильно.
— Почему? — полюбопытствовала Селина.
— Потому, что ты на своем отце помешалась! — резко бросил Родни.
Селина, больно задетая, подняла на жениха глаза и, как обиженный ребенок, надула губы. Родни безжалостно продолжал:
— Да, помешалась: отцы, дети и вообще семейная жизнь. Нашла фотографию и хранила, никому не говоря, — типичный симптом!
— Послушать тебя — можно подумать, я больна заразной болезнью.
— Не говори чепухи! Я просто пытаюсь объяснить, что у тебя развился комплекс, связанный с покойным отцом.
— Не исключено, что он жив, — возразила Селина. — И даже если у меня есть такой комплекс — это не моя вина, ты сам сказал. Да и что тут плохого? Это не косоглазие и не бельмо на глазу. Никому ничего не видно.
— Селина, это совсем не смешно.
— А я и не думаю, что смешно.
Глаза у Селины горели; их взгляд, казалось, прожигал Родни насквозь. Вот они и поссорились. Им еще никогда не случалось ссориться, и начинать сейчас было совсем некстати. Родни поспешно проговорил:
— Прости, дорогая. — И наклонился, чтобы поцеловать Селину в губы, но она отстранилась, и поцелуй пришелся в щеку. — Неужели ты не понимаешь, что я забочусь прежде всего о тебе? Не хочу, чтобы тебя завлек в свои сети неизвестный человек и ты бросилась разыскивать его на край земли, а потом обнаружила, что все это — дурацкая ошибка.
— Хорошо, но давай предположим, — сказала Селина, — только предположим, что он действительно мой отец. Что мой отец не погиб и живет на острове Сан-Антонио. Пишет книги, путешествует на маленькой яхте и дружит с местными испанцами. Неужели ты не хочешь, чтобы мы познакомились? Чтобы у тебя был настоящий тесть?
Вот уж этого Родни хотелось меньше всего. Он мягко сказал:
— Нельзя думать только о себе. Подумай и о нем — о Джордже Даере — независимо от того, отец он тебе или нет.
— Прошло много лет. он живет своей жизнью. Жизнью, которую сам для себя избрал и которая ему по душе. Захоти он иметь семью. обузу в виде жены, сыновей и. дочерей. давно бы уже их завел.
— Ты намекаешь, что я ему не нужна? Что он не рад будет, если я его разыщу?
Последние слова ошеломили Родни.
— Надеюсь, ты к нему не собираешься? — воскликнул он.
— Для меня это очень важно. Почему бы нам не слетать на Сан-Антонио?
— Поедем со мной. Пожалуйста.
— Об этом не может быть и речи. Да и мне необходимо на три-четыре дня съездить в Боурнмаут. Я тебя предупреждал.
— Неужели миссис Вестмен не может подождать?
— Мне б хотелось, чтобы ты был со мной. Помоги мне, Родни.
Родни неправильно истолковал просьбу Селины. Он решил, что в слова «помоги мне» она вкладывает практический смысл. Помоги выбрать подходящий самолет, помоги купить билет, помоги найти такси и носильщика, помоги пройти таможню. Селина никогда в жизни не путешествовала в одиночку, и Родни почти не сомневался, что и теперь не решится.
Поэтому он нежно улыбнулся и, взяв Селину за руку, примирительно сказал:
— Послушай, к чему такая спешка? Наберись терпения. Я понимаю: вообразив, что твой отец жив, ты страшно разволновалась. И понимаю, как многого тебе в жизни не доставало. Надеюсь, я сумею заполнить эту пустоту.
Слова Родни прозвучали возвышенно и благородно. Но Селина сказала:
— Мы же ничего об этом Джордже Даере не знаем. Прежде чем предпринять какие-то шаги, о которых мы, возможно, потом будем жалеть, нужно спокойно навести справки. — Родни говорил торжественно и назидательно.
— Я родилась уже после того, как нам сообщили, что он пропал. Он даже не подозревает о моем существовании.
— Вот именно! — Родни рискнул усилить нажим. — Знаешь, есть одна старая мудрая поговорка: никогда не буди спящего тигра.
— Да какой он тигр! Я просто надеюсь, что мой отец жив. Всю жизнь я нуждалась в нем больше, чем в ком бы то ни было.
В Родни боролись два чувства: злость и обида.
— Ты рассуждаешь, как ребенок.
— Понимаешь, это все равно что монетка. У монетки две стороны: орел и решка. И у меня так. С одной стороны я — Брюс, с другой — Даусон. Селина Даусон. Вот кто я. Это мое настоящее имя. — Селина улыбнулась, и Родни с горечью подумал, что такую улыбку он видит впервые. — Ты будешь любить Селину Даусон так же, как Селину Брюс?
Родни продолжал держать в руке фотографию ее отца. Селина забрала ее у него и положила обратно в сумку.
Родни ответил — чуть позже, чем следовало бы:
Селина закрыла сумку и бросила на пол.
— А теперь, — сказала она, одергивая юбку, точно перед выходом на сцену, — не пора ли заняться обмером пола?
Барселонский аэропорт, слабо освещенный лучами встающего солнца, утопал в лужах после грозы, настигшей самолет над Пиренеями. С гор дул легкий ветерок, от служащих аэропорта разило чесноком, все скамейки и стулья в зале были заняты истомившимися от долгого ожидания бледными полусонными людьми, кутавшимися в пальто и пледы. Ночь выдалась тяжелая. Рейсы из Рима и Пальмы были отменены, из Мадрида — опаздывали.
Селина, еще не избавившаяся от противного чувства тошноты, вошла в зал через вращающуюся стеклянную дверь и остановилась, обдумывая, что делать дальше. У нее был прямой билет в Сан-Антонио, но прежде следовало пройти паспортный контроль. Усталый служащий за стойкой взвешивал чей-то багаж, и Селина долго возле него стояла, а когда он наконец поднял глаза, спросила:
— У меня билет в Сан-Антонио.
С безразличным видом взяв билетную книжку, служащий вырвал нужный листок, поставил штамп в паспорт, положил его в книжку и вернул Селине.
— Спасибо. Когда отправление?
— Пойдет прямо в Сан-Антонио.
Благодарная улыбка Селины осталась без ответа. После мучительной ночи служащему было не до любезностей.
Отыскав свободное место, Селина села. Она ужасно устала, но была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Самолет вылетел из Лондона в два часа ночи, и Селина всю дорогу смотрела в темноту за окном и пыталась заставить себя не думать обо всем сразу. Барселона. Сан-Антонио. Таможня, паспортный контроль, багаж. Наконец, такси. Найти такси будет нетрудно. А потом — Кала Фуэрте. Вряд ли Кала Фуэрте большой город. Где живет англичанин Джордж Даер? — спросит она, и ее сразу направят в Каса Барко, и там она его увидит.
Гроза разразилась, когда самолет переваливал через Пиренеи. Командир корабля был предупрежден заранее, пассажиров разбудили и велели привязаться ремнями. Самолет швыряло из стороны в сторону, он то взмывал вверх, то нырял вниз. Некоторым пассажирам стало плохо. Селина закрыла глаза, надеясь, что с ней этого не произойдет, но тошнота упрямо подступала к горлу.
Неподалеку от Барселоны их атаковали молнии: казалось, на крыльях самолета развеваются огненные флаги. Внезапно тучи разверзлись и хлынул дождь: когда самолет, преодолев сильный встречный ветер, приземлился в Барселоне, посадочная полоса была мокрая и блестела в отраженном свете прожекторов. Едва колеса коснулись бетона, из-под них вырвались фонтаны брызг, когда же самолет наконец остановился и рев моторов умолк, все с облегчением вздохнули.
Селине показалось странным, что ее никто не встречает. Что она не видит ни большой удобной машины с шофером в форменной фуражке, ни Агнессы, навьюченной пледами. И никто не собирается отыскивать ее чемодан и улаживать всякие формальности. Увы: никаких встречающих не предвиделось. Это была Испания; Барселона, прохладный мартовский день, шесть часов утра; и Селина была одна.
Когда стрелки на часах приблизились к семи, Селина пошла в бар и попросила чашечку кофе, расплатившись песетами, которые уговорил ее взять в банке заботливый кассир. Кофе оказался скверный, но, к счастью, горячий; Селина выпила его, глядя на свое отражение в зеркале за стойкой бара. На ней было коричневое джерсовое платье и светло-бежевое пальто; шелковая косынка соскользнула с головы на плечи. Дорожная форма одежды — как говорила миссис Брюс. Она точно знала, в чем следует отправляться в путешествие. Джерси — удобный материал, поскольку не мнется; пальто должно быть универсальным, сумка — большой и вместительной, а туфли легкими, но прочными — не исключено, что придется долго брести по продуваемому ветром летному полю. Селина — даже в критические моменты — автоматически следовала не подлежащим обсуждению замечательным бабушкиным советам, но сейчас и они были ни к чему. Селина боялась летать, и сознание, что она одета как записная путешественница, ничуть не помогало ощутить себя таковой и избавиться от страха погибнуть в авиакатастрофе или потерять паспорт.
Самолет на Сан-Антонио с виду был очень маленький — просто игрушечный. «Да нет же, это только так кажется», — уговаривала себя Селина, пока шла к нему, шлепая по лужам и отворачиваясь от выхлопных газов, которые ветер швырял ей в лицо. Пассажиров было немного; все они садились в самолет с обреченным видом, словно разделяли опасения Селины. У входа Селина получила леденец и сразу сунула его в рот, точно спасительное средство, позволяющее преодолеть страх. Леденец не помог, однако самолет не разбился.
Погода между тем не улучшилась, и Сан-Антонио пассажиры увидели только перед приземлением: всю дорогу окна застилали обрывки туч, похожие на клочья серой ваты. Потом прошел дождь; а затем в разрыве между облаками внезапно появились поля, крыши домов, мельница, островки пиний, кирпичного цвета земля — все мокрое и блестящее. Аэропорт еще только строился, недавно проложенная бульдозерами взлетная полоса представляла собой сплошное красноватое месиво. После приземления двое механиков вручную подкатили к самолету трап. На них были желтые непромокаемые плащи, брюки по колено заляпаны грязью. Никто из пассажиров не спешил покидать самолет. Наконец все вышли и, огибая лужи, потянулись к зданию аэровокзала.
Воздух был пропитан влажным смолистым запахом. Дождь — о чудо! — прекратился. И ветер унялся, стало теплее. Снежные вершины скрылись из виду — везде, насколько хватал глаз, простиралось спокойное море. Вот он, Сан-Антонио. Полет закончен, и она осталась жива. Селина сняла с головы косынку; волосы затрепетали на ветру.
Перед стойкой паспортного контроля выстроилась очередь, окруженная грозными солдатами Гражданской гвардии. Гвардейцы были вооружены — явно не для парада; казалось, они ожидают вторжения уголовных преступников. Иммиграционный чиновник не спешил: он увлеченно беседовал с коллегой. Разговор был долгим и бурным — возможно, собеседники о чем-то спорили, — и чиновник лишь изредка его прерывал, чтобы тщательно, страничку за страничкой, просмотреть каждый иностранный паспорт. Селина, хотя и стояла третьей в очереди, прождала не меньше десяти минут, пока он поставил штамп «ENTRADA»[2] и вернул ей паспорт.
На всякий случай она спросила: «А багаж?» Чиновник вопроса не понял или не захотел понять и знаком велел ей отойти. Селина сунула паспорт в свою вместительную сумку и отправилась на поиски багажа сама. Несмотря на ранний час, маленький аэропорт был переполнен; вдобавок барселонский самолет в девять тридцать отправлялся обратно, и в зале была настоящая свалка. Взрослые суетились, дети плакали, матери громогласно призывали их замолчать. Мужчины препирались с носильщиками, толкались в очереди перед билетными кассами и таможенниками. Влюбленные парочки, держась за руки, бесконечно долго прощались, загораживая проход. Шум под высокими сводами стоял ужасный.
— Простите, — повторяла Селина, прокладывая себе путь в толпе. — Извините. прошу прощения. — Увидев нескольких своих попутчиков под табличкой с надписью «ADUANA»[3], она попыталась к ним пробраться. — Простите. — Селина перешагнула через набитую до краев корзину и чуть не упала, наткнувшись на толстого малыша в желтой вязаной курточке. — Прошу прощения.
Багаж уже начал прибывать; чемоданы вручную взваливали на импровизированную стойку, осматривали, иногда открывали и наконец, после проверки офицером таможенной службы, отдавали владельцам.
Селинин чемодан так и не появился. Не узнать его она не могла: он был очень приметный — синий с белой полосой; прождав целую вечность, Селина поняла, что больше вещей не принесут. Пассажиры постепенно рассеялись, и она осталась одна.
Таможенник, который до этой минуты с успехом умудрялся ее не замечать, подбоченился и вопросительно поднял густые черные брови.
— Мой чемодан. — сказала Селина. — Он.
— Мой чемодан. Вы говорите по-английски?
Из-за спины таможенника высунулся какой-то человек.
Человек выразительно пожал плечами, что, вероятно, должно было означать: на худой конец пару слов связать сумеет.
— Мой чемодан. Мой багаж. — От отчаяния Селина перешла на французский: — Mon bagage.
— Откуда вы прибыли? — Человек очень раскатисто произносил букву «р». — Откуда прррибыли?
— Из Барселоны. А вообще-то из Лондона.
— О! — Прозвучало это так, словно Селина сообщила чрезвычайно важную новость. Затем таможенник повернулся к коллеге, и они затараторили по-испански; вполне возможно, о чем-то своем. Селина уныло подумала, что они обсуждают семейные неурядицы. Наконец человек, говорящий по-английски, обернулся и снова пожал плечами. — Сейчас я выясню, — пообещал он и исчез.
Селина осталась ждать. Первый таможенник начал ковыряться в зубах. Где-то надрывно рыдал ребенок. Как на беду, радист включил музыку, ассоциирующуюся с боем быков. Через десять или пятнадцать минут Селинин благодетель вернулся в сопровождении одного из стюардов барселонского самолета.
Стюард, широко улыбаясь, точно принес приятное известие, сообщил:
— Потерялся! — Это был вопль вконец отчаявшегося человека.
— Мы полагаем, ваш чемодан в Мадриде.
— В Мадриде?! Что он там делает?
— К сожалению, в Барселоне его погрузили не на тот автокар. так мы думаем. Из Барселоны в Мадрид одновременно отправлялся другой самолет. Мы полагаем, ваш багаж в Мадриде.
— Но на нем была бирка с надписью «Сан-Антонио». Ее прикрепили еще в Лондоне.
При слове «Лондон» таможенник скорбно вздохнул. Селине захотелось его ударить.
— Мне очень жаль, — сказал стюард. — Я дам знать в Мадрид, чтобы чемодан переправили в Сан-Антонио.
— Сколько на это уйдет времени?
— Я не сказал, что чемодан в Мадриде, — заявил стюард, явно не желавший связывать себя какими-либо обязательствами. — Это еще нужно проверить.
— Хорошо. Сколько времени уйдет на проверку?
Три или четыре часа! Селина поняла, что, если не даст воли гневу, расплачется.
— Я не могу здесь столько торчать! — воскликнула она.
— Может быть, вам имеет смысл уехать, а потом вернуться. Например, завтра — чтобы посмотреть, прибыл ли багаж. Из Мадрида.
— А позвонить вам я не могу? Позвонить? По телефону?
Ее слова были восприняты как шутка. Таможенники заулыбались:
— Сеньорита, здесь очень мало телефонов.
— Значит, чтобы выяснить, нашелся ли чемодан, мне надо завтра сюда приехать?
— Или послезавтра, — сказал стюард с видом человека, озаренного блестящей идеей.
Селина выложила последний козырь:
— Но в чемодане все мои вещи!
Стюард продолжал любезно улыбаться. Селине вдруг показалось, что она тонет. Переводя взгляд с одного лица на другое, она постепенно начинала понимать, что помогать ей никто не собирается. Да и не может. Она одна и должна со всем справляться сама. Помолчав, она произнесла только чуточку дрожащим голосом:
— Ну конечно. Перед входом. Там их полно.
Такси, действительно, было целых четыре. Обливаясь потом в своем универсальном плотном пальто, Селина направилась к машинам. Завидев ее, водители принялись нажимать на клаксоны, размахивать руками и кричать: «Сеньорита!» Затем трое из них выскочили из машин и наперегонки бросились к ней с явным намерением затащить каждый к себе.
— Кто-нибудь из вас говорит по-английски?
— Я хочу поехать в Кала Фуэрте.
— Вы знаете, где Кала Фуэрте?
— Si, si, — закричали таксисты хором.
— Может, кто-нибудь все-таки говорит по-английски.
— Да, — раздался голос. — Я говорю.
Это был водитель четвертого такси. Пока его товарищи соблазняли Селину, он спокойно стоял, докуривая сигару, а теперь, стряхнув ароматный столбик пепла, растоптал его и присоединился к остальным. Нельзя сказать, что Селина почувствовала себя увереннее. К ней приблизился огромный — очень высокий и очень толстый — человек. На нем была синяя рубашка с распахнутым воротом, открывавшим черную мохнатую грудь, штаны поддерживал замысловатый кожаный пояс, а на макушке торчала дурацкая соломенная шляпа из разряда тех, которые туристы привозят из дальних странствий. Несмотря на то, что утро было пасмурное, на носу у великана красовались солнцезащитные очки; тоненькие черные усики заставляли предполагать, что их обладатель мнит себя донжуаном. В общем, вид у толстяка был такой злодейский, что Селина вздрогнула.
— Я говорю по-английски, — сказал он с сильным американским акцентом. — Я работал в Испании на военно-воздушной базе США.
— Ну что ж. — Селина предпочла бы этому бандиту любого из остальной троицы, как бы прекрасно он ни говорил по-английски!
Гиганта ее нерешительность не смутила.
— Я вас отвезу. Шестьсот песет.
— О! Мм. — Селина с надеждой взглянула на других таксистов, но они, казалось, уже смирились с поражением. Один даже вернулся к машине и принялся драной тряпкой протирать ветровое стекло.
Селина повернулась к великану в соломенной шляпе. Он ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие нескольких зубов. Проглотив комок в горле, Селина сказала:
— Пропал. Потерялся в Барселоне.
— Да. Чемодан погрузили не в тот самолет. Мне обещали его разыскать и велели приехать завтра или послезавтра. Но пока я хочу добраться до Кала Фуэрте и.
Что-то в лице великана помешало Селине договорить. Таксист пристально смотрел на ее сумку. Селина проследила за его взглядом и увидела действительно нечто странное. Хотя два крепких ремешка по-прежнему висели у нее на плече, сумка болталась открытая, будто широко разинувшая рот. Защелка была аккуратно, как бритвой, срезана. И кошелек исчез!
Таксиста звали Тони. Представившись, он взял на себя роль переводчика в долгой и утомительной беседе с гражданским гвардейцем.
— Да, сеньориту ограбили. В толпе в аэропорту сегодня утром орудовал вор с бритвой.
— У нее утащили все. Все, что она имела.
— Нет, паспорт на месте. Украдены деньги — британские и песеты, а также дорожные чеки и обратный билет в Лондон.
Гвардеец внимательно изучил содержимое Селининой сумки.
— Сеньорита ничего не почувствовала?
— Нет конечно. Разве можно было что-то почувствовать в такой толчее?
— Похоже, сумку взрезали бритвой.
— Так оно и есть. Бритва. Вор с бритвой.
— Мисс Селина Брюс. Прилетела из Лондона. С британским паспортом.
— А где мисс Брюс собиралась остановиться? В Сан-Антонио?
— В. — Селина на секунду заколебалась, но ситуация требовала решительности. — Каса Барко, Кала Фуэрте.
— Какого цвета был кошелек? Сколько там было денег? Это точно? Чеки подписаны?
Селина через силу отвечала на вопросы. Стрелки часов показали десять, потом половину одиннадцатого, побежали дальше. Сбылись ее наихудшие предчувствия. Она лишилась чемодана и денег. И еще не добралась до Кала Фуэрте.
Наконец все было кончено. Гвардеец собрал свои бумаги и встал. Селина поблагодарила его, они обменялись рукопожатием. Вид у представителя власти был озадаченный; он ни разу не улыбнулся.
Селина и Тони пересекли опустевшее здание аэропорта, вышли через стеклянную дверь и остановились, уставившись друг на друга. Селина ждала, пока Тони заговорит первым. Стало жарко, она сняла и перебросила через руку пальто.
Тони снял свои темные очки.
— И все равно мне нужно в Кала Фуэрте.
— Не беспокойтесь, вам заплатят. Как только мы приедем в Кала Фуэрте, мой. отец. Он с вами расплатится.
— Отец? У вас там отец? Почему сразу не сказали?
— Это не имело значения. Ведь мы. не могли с ним связаться. Верно?
— Ваш отец живет в Кала Фуэрте?
— Да. В доме, который называется Каса Барко. Я уверена, что он там и сразу же с вами расплатится. — Тони недоверчиво на нее покосился. — Не оставите же вы меня здесь! У меня даже нет обратного билета.
Тони устремил задумчивый взгляд в пространство, достал сигарету, закурил. Ему явно не хотелось рисковать.
— Вы обещали меня отвезти, — продолжала Селина. — Я прослежу, чтобы вам заплатили. Даю слово.
Тони затянулся, выпустил облачко дыма и перевел взгляд на Селину. Его черные глаза, казалось, сверлили ее насквозь. Бледная и взволнованная, но ясно, что не из бедных. Пострадавшая сумочка — из крокодиловой кожи, и туфли хорошие, в цвет. Косынка шелковая, платье и пальто — из дорогой шерсти. Несколько раз, когда Селина делала резкое движение, Тони видел у нее на шее тоненькую золотую цепочку; часы тоже были золотые. Денег, небось, куры не клюют — даже если сумочка пуста, найдутся где-нибудь в другом месте. В марте не больно много желающих прокатиться на такси — глупо упускать такой случай. И непохоже, что эта красотка, эта молодая inglesa[5], способна кого-нибудь обмануть.
Тони взвесил все за и против. И наконец решился.
Умиленный собственным великодушием, Тони болтал не умолкая.
— Пять лет назад Сан-Антонио был захудалый островок. Связи с материком практически никакой: маленькое суденышко два раза в неделю. Но теперь у нас есть аэропорт, летом приезжает много туристов — в общем, дела пошли на лад.
Селина подумала, что на состоянии дорог это не отразилось. Проселок, по которому они ехали, был весь изрыт колесами грузовиков; старенький «олдсмобиль» Тони дрожал и подпрыгивал на колдобинах, как корабль в бурю. По обеим сторонам тянулись низкие каменные ограды. Равнина позади них была расчерчена на небольшие квадраты фермерских усадеб. Земля казалась каменистой и неплодородной, приземистые строения под безжалостными лучами солнца выгорели до светло-песочного цвета. Все работавшие в поле женщины были в черных юбках по щиколотку и низко повязанных черных платках. Мужчины в выцветших синих рубашках вспахивали неподатливую землю или тряслись на деревянных тележках, запряженных парой мулов. Там и сям виднелись стада коз и стайки тощих куриц; примерно через каждую милю попадались колодцы с колесом, приводимым в движение покорной лошадкой в шорах; вода ведрами выливалась в ирригационные канавы.
Увидев это, Селина сказала:
— У вас же только что прошел дождь.
— Впервые за несколько месяцев. Воды нам никогда не хватает. Рек нет, одни родники. Солнце всегда жаркое, и земля очень быстро пересыхает.
— Ночью, когда мы летели над Пиренеями, была сильная гроза.
— На Средиземном море уже много дней плохая погода.
— Нет, обычно в марте тепло. — И тут, как бы в подтверждение его слов, в разрыве между облаками показалось солнце, заливая все вокруг золотистым светом. — Прямо над нами, — продолжал Тони, — город Сан-Антонио. На вершине — кафедральный собор — очень древний, укрепленный как крепость.
— Ну да. От кого только ни приходилось отбиваться — и финикийцы тут побывали, и пираты, и марокканцы. Эти вообще несколько веков здесь хозяйничали.
Город на фоне моря казался изысканным серебряным украшением. По склону горы были разбросаны белые дома, увенчанные стройными башенками, а над ними высился шпиль собора.
— Мы не поедем через Сан-Антонио?
— Нет, эта дорога ведет прямо на Кала Фуэрте. — Помолчав, Тони спросил: — Вы впервые на острове? А отец постоянно здесь живет?
Следя за медленно поворачивающимися крыльями ветряной мельницы, Селина ответила:
— Кала Фуэрте вам понравится. Махонькая деревушка, но очень красивая. Туда приезжает много яхтсменов.
— Мой отец яхтсмен. — Эти слова вырвались у Селины непроизвольно, но, произнесенные вслух, как будто стали реальностью. У меня есть отец. Он живет в Кала Фуэрте. В доме, который называется Каса Барко. Он яхтсмен. Облака рассеивались, все чаще открывая солнце, и постепенно, словно бы нехотя, перемещались на край горизонта. Остров купался в теплых солнечных лучах. Селина закатала рукава своего незаменимого в дальних странствиях платья и опустила стекло; пыльный душистый ветер растрепал ее волосы. Они проезжали через деревеньки и маленькие городишки, где в домах из золотистого камня окна были закрыты ставнями, а двери, наоборот, открыты, только завешены занавесками из нанизанных на шнурки колечек; перед домами сидели на табуретах старухи, лениво переговариваясь или приглядывая за внуками; их узловатые пальцы быстро двигались: старухи вышивали либо плели кружева.
Машина въехала в Курамайор, сонный городок с желтовато-белыми домами и узкими улочками, и Тони, проведя тыльной стороной ладони по губам, заявил, что ему хочется пить.
Селина, не совсем понимая, как должна реагировать, промолчала.
— Неплохо бы выпить пива, — продолжал Тони.
— Я. я бы вас угостила пивом, но у меня нет денег.
— Я сам себе куплю, — сказал Тони. Улочка упиралась в большую вымощенную булыжником площадь, на которой стояла высокая церковь, росли пышные деревья и было несколько лавчонок. Тони покружил по площади, пока не увидел достойное его внимания кафе. — Это подойдет.
— Вам тоже нужно что-нибудь выпить. Жарко становится. Я принесу. — Селина начала было отказываться, но Тони ее оборвал: — Ваш отец вернет мне деньги.
Селина села за маленький железный столик перед кафе. За ее спиной, в баре, Тони беседовал с хозяином. Появилась стайка возвращающихся из школы девчушек в синих льняных передниках и белоснежных носочках. Они выглядели просто прелестно — опрятные, с яркими лентами в черных волосах и золотыми сережками в ушах, со стройными, покрытыми золотистым загаром ножками и остренькими, ослепительно белыми зубами.
Заметив, что Селина на них смотрит, девочки захихикали. Две самые смелые подошли к столику; в их черных, как виноградины, глазах сверкали веселые искорки. Селине захотелось сделать им что-нибудь приятное; открыв сумку, она вытащила длинный карандаш с выдвигающимся грифелем и желто-синей кисточкой на конце и положила на раскрытую ладонь, показывая, что его можно взять. Девочки застеснялись, но потом одна, с длинной косой, опасливо, словно карандаш мог ее укусить, решилась. Тогда вторая трогательным движением протянула руку Селине, вероятно тоже рассчитывая получить подарок. Ручка была пухлая и гладкая, с золотым колечком на пальце.
Из бара вышел Тони с баночкой пива и стаканом апельсинового сока для Селины. Дети, испугавшись, разлетелись как стайка голубей, прихватив с собой карандаш с кисточкой. Селина проводила их восхищенным взглядом. Тони сказал:
— Наши малышки. — с такой нежностью и гордостью, будто это были его собственные дети.
Путешествие продолжалось. Характер местности резко изменился: теперь дорога бежала вдоль горной гряды, а поля отлого спускались к морю и терялись в дымке где-то у далекого горизонта. Часа через три Селина увидела перед собой на верхушке горы силуэт креста, четко выделяющийся на фоне неба.
— Нет, там большой монастырь. Закрытый орден.
Деревня Сан-Эстабан лежала у подножья горы, в тени монастырских стен. Знак на перекрестке в центре указал наконец-то на Кала Фуэрте — раньше таких знаков Селина не видела. Тони свернул направо, на дорогу, спускавшуюся с горы между оливковыми рощами, лужайками, поросшими кактусами, и купами благоухающих эвкалиптов. Берег впереди казался обнесенным сплошной стеной пиний, но, когда они приблизились, Селина разглядела за деревьями отдельные белые домики в садах, где росли ярко-розовые, голубые и алые цветы.
— Непохожа на другие деревни.
— Да, это курорт. У многих здесь свои виллы, люди приезжают на все лето. Не знали? В жаркое время тут полно туристов из Мадрида и Барселоны.
Они въехали под прохладную, пахнущую смолой сень пиний. Миновали ферму, оглашаемую писком цыплят, несколько домов, винный погребок; затем дорога уперлась в маленькую площадь, посреди которой одиноко торчала раскидистая пиния. На площади находилась лавка; перед ней были навалены груды овощей, а в витрине выставлены сандалии на веревочной подошве, фотопленки, соломенные шляпы и открытки. Напротив красовался оштукатуренный белый дом в затейливом марокканском стиле; перед домом на вымощенной плитами террасе стояли столики и стулья. Вывеска над дверью гласила: «Гостиница Кала Фуэрте». Тони затормозил под деревом и выключил мотор. Пыль осела; воцарилась тишина.
— Приехали, — сказал Тони и вылез из машины.
Селина тоже вышла. Лицо ей обвеял ласковый бриз. На площади почти никого не было — только какая-то женщина, вероятно владелица лавки, накладывала картошку из корзины в бумажный пакет, да несколько ребятишек играли с собакой. На террасе перед гостиницей сидела супружеская чета в кардиганах домашней вязки — явно англичане; оба сосредоточенно писали открытки. Они посмотрели на Селину, узнали в ней свою соотечественницу и поспешно отвели глаза.
Селина следом за Тони вошла в гостиницу. За занавеской из колечек был бар, чистенький и прохладный, с побеленными стенами, коврами на каменном полу и простой деревянной лестницей, ведущей на второй этаж. Из двери под лестницей, по-видимому, можно было попасть в заднюю половину гостиницы. Смуглая девушка невозмутимо гоняла метелкой пыль из угла в угол.
Подняв глаза, она улыбнулась:
— Donde esta el proprietario?[7]
— Momento[8], — сказала она и, бесшумно ступая босыми ногами, исчезла за дверью под лестницей. Дверь захлопнулась. Тони взгромоздился на высокий табурет у стойки бара. Вскоре дверь отворилась и появился мужчина. Нестарый, небольшого роста, с бородой и добрыми, слегка навыкате глазами. На нем была белая рубашка и темные подпоясанные ремнем брюки; на ногах — синие эспадрильо.
— Buenos dias, — сказал он, переводя взгляд с Тони на Селину и обратно.
— Простите за беспокойство, но я ищу одного человека. Мистера Джорджа Даера.
Он улыбнулся и всплеснул руками.
— Еще бы! Вы ищете Джорджа? А он знает, что вы его ищете?
— Это сюрприз, — сказала Селина, постаравшись, чтобы ее слова прозвучали шутливо.
Бородач, похоже, был заинтригован.
— Из Лондона. А сейчас прямо из аэропорта. — Селина указала на Тони, угрюмо прислушивавшегося к разговору: казалось, ему не нравится, что инициатива уплывает у него из рук. — Этот человек привез меня на такси.
— Я не видел Джорджа со вчерашнего дня. Он уехал в Сан-Антонио.
— Возможно, он уже дома. Но точно сказать боюсь. Я не заметил, чтобы он возвращался. — Бородач усмехнулся. — Никогда нельзя знать, не отправился ли он в долгое путешествие.
Тони прочистил глотку и слез с табурета.
— Если он в Кала Фуэрте, ищите в Каса Барко.
— А как найти Каса Барко? — Бородач нахмурился, и Тони, почувствовав, что тот недоволен, пояснил: — Мы должны обязательно разыскать сеньора Даера, иначе мне не заплатят. У сеньориты нет денег.
Подавив гнев, Селина сказала:
— Да. к сожалению, это так. Может, вы объясните нам, как добраться до Каса Барко?
— Это слишком сложно. Сами вы не найдете. Хотя. — добавил он, — я попрошу кого-нибудь вас проводить.
— Вы очень любезны. Спасибо большое, мистер. простите, не знаю вашего имени.
— Рудольфо. Безо всякого мистера — просто Рудольфо. Если вы минуточку подождете, я попытаюсь что-нибудь для вас сделать.
Он вышел из бара, пересек площадь и скрылся в лавке напротив гостиницы. Тони снова взгромоздился на табурет, который был явно мал для его огромной туши; настроение его портилось с каждой минутой. Селина сама начала нервничать. Чтобы умиротворить Тони, она сказала:
— Вы столько для меня сделали, а я заставляю вас терять время.
— Еще неизвестно, застанем ли мы мистера Даера в Каса Барко. Они не уверены, что он вернулся из Сан-Антонио.
— Если его там нет, можно будет подождать.
Этого говорить как раз и не следовало.
— Я не могу ждать. Я — человек рабочий. Для меня время — деньги.
Тони хмыкнул, словно желая показать, что вряд ли она способна это понять, и отвернулся — надувшийся, похожий на обиженного школьника-переростка. Когда вернулся Рудольфо, Селина почувствовала облегчение. Рудольфо договорился с сыном владелицы бакалейной лавки: тот покажет дорогу в Каса Барко. Ему все равно нужно отвезти сеньору Даеру продукты. Если они не против, машина может ехать за его велосипедом.
— Ну конечно, лучше не придумаешь! — Селина повернулась к Тони и сказала с напускной веселостью: — Мистер Даер с вами расплатится, и вы сразу поедете обратно в Сан-Антонио.
Тони не выказал особой радости, однако слез с табурета и вышел вслед за Селиной на площадь. Около такси уже стоял худощавый подросток с велосипедом. С руля свисали две огромные корзины; Селина по дороге видела такие у крестьян. Корзины были набиты небрежно упакованными свертками разных форм и размеров; сверху лежали длинные батоны хлеба, связка лука, торчало горлышко бутылки.
— Это Томеу, сын Марии. Он вам покажет дорогу.
Томеу, как рыбка-пилот, покатил вниз по ухабистой дороге, повторявшей извивы береговой линии. Побережье острова было изрезано бухтами с переливчато-синей водой, среди скал виднелись прелестные белые виллы, садики с яркими цветами, солярии и вышки для прыжков в воду.
— Я бы с удовольствием здесь пожила, — сказала Селина, но не услышала ответа: настроение Тони явно не стало лучше.
Дорога, между тем, превратилась в тропу, петляющую между увитыми плющом оградами. Немного поднявшись в гору, она затем начала спускаться к последней, самой большой, бухте, где виднелась крошечная гавань с несколькими рыбачьими лодками; поодаль, на глубине, стояли на якоре яхты.
Тропа приводила к задам домов, где уже ждал опередивший машину Томеу. Увидев крышу такси над гребнем холма, он слез с велосипеда, прислонил его к стене и принялся сгружать корзины.
— Вот, наверное, и Каса Барко, — сказала Селина.
Дом оказался небольшим. Задняя побеленная стена была глухой, если не считать узенькой прорези оконца и закрытой зеленой двери, прячущейся в тени толстой черной пинии. Дорога в этом месте раздваивалась; вдоль обеих ее ветвей тоже стояли дома. Там и сям между ними были выбиты в камне спускающиеся к морю ступеньки. Картину дополняло развевающееся на веревках белье, развешенные для просушки сети и парочка умывающихся на припеке тощих котов; все это, вместе взятое, производило очень приятное впечатление.
Машина, подпрыгивая, преодолела последние несколько ярдов. Тони понуро размышлял о том, что развернуться будет негде, что его такси не приспособлено для езды по таким кошмарным дорогам и что надо будет за каждую царапину потребовать дополнительную оплату.
Селина напряженно прислушалась. Томеу открыл зеленую дверь и, волоча свои тяжеленные корзины, скрылся в доме.
— Такси резко затормозило, и Селина выскочила наружу.
— Я попробую развернуться и приду за деньгами, — сказал Тони.
— Хорошо, — рассеянно ответила Селина, глядя на дверь. — Да, да, конечно.
Тони стремительно рванул с места — Селине, чтобы он на нее не наехал, пришлось отскочить в канаву. Как только такси скрылось из вида, она пересекла тропу и робко вошла в открытую дверь Каса Барко.
Снаружи дом казался маленьким, но, переступив порог, Селина очутилась в огромной, вероятно единственной, комнате с высоким потолком. Жалюзи на окнах были опущены, и внутри царил прохладный полумрак. Кухней, больше напоминавшей то ли бар, то ли корабельный камбуз, служила часть комнаты, отгороженная невысокой стойкой; там Селина увидела Томеу: стоя на коленях перед холодильником, мальчик вытаскивал из корзин и перекладывал в него продукты.
Когда Селина перегнулась через стойку, он поднял голову и улыбнулся.
— Сеньор Даер? — сказала Селина.
Нет aqui. Здесь нет. У Селины упало сердце. Джордж Даер не вернулся из Сан-Антонио, и ей придется обманом удерживать Тони, надавать ему обещаний и уговорить набраться терпения, хотя она понятия не имела, сколько предстоит ждать.
Томеу что-то сказал. Селина непонимающе на него уставилась. Тогда мальчик вышел из камбуза и, подойдя к дальней стене, принялся поднимать жалюзи. Солнечный свет ворвался в дом, и все предметы сразу приобрели окраску. Обращенная к гавани южная стена представляла собой почти сплошное окно; двустворчатая дверь в центре вела на террасу, защищенную от солнца навесом из деревянных реек. На низкой балюстраде стояли глиняные горшки с геранью, а над ними расстилалась ослепительная синева моря.
Дом был спланирован на современный лад. Внутренние перегородки отсутствовали, над камбузом нависали небольшие антресоли с деревянными перилами; подняться на антресоли можно было по лестнице, похожей на корабельный трап. Под лестницей находилась крохотная ванная. Свет в нее попадал через проделанное высоко в стене отверстие; оно же служило для вентиляции; в ванной была раковина, унитаз, примитивный душ, полочка, уставленная пузырьками, тюбиками зубной пасты и прочими мелочами, зеркало; на полу стояла круглая бельевая корзина.
Остальная часть дома представляла собой исполненную своеобразного очарования гостиную с побеленными стенами и каменным полом, устланным яркими коврами. В углу помещался большой треугольный очаг; куча душистой золы на дне, казалось, готова была воспламениться от легчайшего дуновения. Спереди очаг огораживала довольно высокая — около восемнадцати дюймов от пола — стенка, на которой, вероятно, было очень удобно сидеть; стенка переходила в длинную полку, заваленную подушками и ковриками; тут же стояла лампа, лежали книги, наполовину сплетенный канат, стопка газет и журналов и ящик с пустыми бутылками.
Свободное пространство перед камином занимала огромная продавленная тахта, на которой могли бы свободно улечься минимум шесть человек. Она была небрежно застелена светло-голубой простыней и сверху одеялом в красную и белую полоску. Напротив — так, чтобы свет падал под прямым углом, — стоял простой двухтумбовый письменный стол. На столе лежали кипы газет, а возле открытой коробки с нераспечатанными письмами приютилась пишущая машинка и бинокль. В машинку был вставлен лист бумаги, и Селина не смогла удержаться от искушения.
— «Новый роман Джорджа Даера, — прочитала она. — Лиса лениво перескочила через какое-то препятствие; возможно, это была гончая».
Затем следовало многоточие и восклицательный знак.
Селина невольно прищелкнула языком. Да, плохи дела мистера Ратленда!
Между камбузом и дверью был колодец, над которым на железном крюке висело ведро; рядом на широкой полке стояла початая бутылка вина и горшок с кактусом. Селина заглянула в колодец и увидела темную сверкающую поверхность воды; от нее исходил приятный сладковатый запах, и Селине захотелось выпить глоток; правда, бабушка запрещала пить некипяченую воду. да и сейчас только не хватало подцепить какое-нибудь желудочное заболевание.
Отойдя от колодца, Селина постояла посреди комнаты; потом, одолеваемая любопытством, поднялась на антресоли. Наверху находилась спальня с покатым потолком; в высокой ее части стояла гигантская резная двуспальная кровать (как ее удалось сюда втащить?). Единственной мебелью кроме кровати были два стоящих у низких стен корабельных рундука; гардеробом служил завешенный занавеской угол, а ночным столиком — поставленный на попа ящик из-под апельсинов; внутри лежали книги, а сверху стояла лампа, транзисторный приемник и судовой хронометр.
Томеу крикнул с террасы: «Сеньорита!», и Селина спустилась к нему. Мальчик сидел на балюстраде в обществе громадной белой персидской кошки. Он улыбнулся Селине и поднял кошку, словно предлагая ее подержать.
— Сеньор Даер, — сказал он. Кошка патетически замяукала, а затем, после недолгой борьбы, вырвалась у него из рук и с независимым видом уселась на солнышке, обвив хвостом передние лапы.
— Какая огромная, — сказала Селина. Томеу недоуменно поднял брови. — Огромная, — повторила Селина и развела руки, показывая, что кошка размером с тигра. — Очень большая.
— Si. Muy grande, — засмеялся Томеу.
Селина подошла к мальчику и перегнулась через балюстраду. Внизу она увидела маленький треугольник каменистого сада с двумя или тремя кривыми оливковыми деревьями. Теперь Селина поняла, что, как всякий построенный на крутом склоне дом, Каса Барко спереди и сзади был разной высоты, и терраса служила крышей эллингу с пандусом, спускающимся в воду. С террасы вели вниз ступеньки; на нижней сидели на корточках два человека и чистили рыбу; ритмично двигавшиеся в их руках ножи сверкали на солнце. Мыли они рыбу прямо в море, мутя спокойную зеленоватую воду. Томеу нагнулся, поднял камушек и кинул в рыбаков; они одновременно подняли головы и, увидев мальчика, заулыбались.
Мальчик в ответ крикнул, по-видимому, что-то дерзкое; мужчины засмеялись и снова принялись за дело. Каменная балюстрада была теплой на ощупь; на платье Селины, словно мел со школьной доски, осыпалась штукатурка. Она присела на ограждение спиной к морю и увидела растянутую между двумя крюками бельевую веревку, на которой висела пересохшая мятая одежда. Выцветшая синяя рабочая блуза, плавки, белые парусиновые брюки с заплатами на коленях и пара драных теннисных туфель, привязанных за шнурки. На террасе стояла кое-какая мебель — явно не из фирменного магазина «Дом и Сад». Старое продавленное плетеное кресло, деревянный крашеный стол и нечто вроде шезлонга, который вряд ли выдержал бы тяжесть человеческого тела. Селина пожалела, что не говорит по-испански. Ей хотелось расспросить симпатичного паренька о сеньоре Даере. Что он за человек? Какая из яхт его? Когда, по мнению Томеу, он вернется из Сан-Антонио? Но она не успела завести с мальчиком разговор: тишину, точно глас судьбы, взорвал рев мотора. Машина остановилась у дверей, и через секунду в дом вошел мрачный, как туча, Тони; вид у него был устрашающий. Селине пришлось напомнить себе, что он ее не съест. Собравшись с духом, она выпалила:
— Сеньор Даер еще не вернулся.
Тони выслушал это сообщение в ледяном молчании. Затем достал зубочистку и принялся ковырять в зубах. Закончив эту процедуру, вытер зубочистку о штанину, сунул обратно в карман и сказал:
— Ну и что мы будем делать, черт подери?
— Ждать. Рудольфо сказал, что он должен скоро вернуться. Но если вы не хотите задерживаться, оставьте мне свою фамилию и адрес и уезжайте в Сан-Антонио. В любом случае я позабочусь, чтобы вам заплатили.
Селина невольно заговорила бабушкиным голосом, и, к ее удивлению, это подействовало. Тони сдался. Со свистом втянув в себя воздух, он объявил о своем решении:
— Я подожду. Но не здесь. В гостинице.
В гостинице всегда найдется коньяк, а сиесту вполне можно провести в машине в тени дерева. Была уже почти половина третьего, Тони же в этом время любил часок вздремнуть.
— Когда сеньор Даер вернется, вы меня позовете.
Селина от радости готова была броситься ему на шею, но только сказала:
— Конечно, я так и сделаю. — И, взглянув на унылую физиономию таксиста, добавила: — Мне очень жаль, что так получилось, но все будет в порядке, я уверена.
Тони пожал плечами, вздохнул и пошел к машине. Взревел мотор, и такси покатило к горе, скрывавшей Кала Фуэрте. Селина успела подумать: «Бедный Рудольфо», и вернулась к Томеу.
— Да. Здесь. — Селина ткнула пальцем в пол. Томеу улыбнулся, обрадованный собственной сообразительностью, и пошел собирать свои пустые корзины.
— До свидания, Томеу. Спасибо.
Мальчик ушел, и Селина осталась одна. Она вышла на террасу и стала сама себя уговаривать, что все в порядке и она просто ждет своего отца: ей все еще трудно было в это поверить. Интересно, догадается ли он — если его не предупредят, — кто она такая. А если нет, то как ему об этом сказать?!
Было очень жарко. Палящие солнечные лучи проникали под крышу террасы. Такой жары Селина не помнила. Она буквально изнемогала в нейлоновых чулках, кожаных туфлях и шерстяном платье. Ничего нелепее этой одежды в такую погоду придумать было нельзя!
Бабушка не разрешала ходить без чулок — даже в летнем платье — и считала необходимым носить перчатки. Истинную леди узнают по перчаткам. И без шляпы элегантные дамы не ходят.
Но бабушка умерла. Любимая, незабвенная — но ее больше нет. Селина уже никогда не услышит ее голоса, ее категорических суждений — она вольна делать все, что угодно, в доме своего отца, за тридевять земель от Куинс Гейт. Вернувшись в комнату, Селина сняла туфли и чулки и, почувствовав невероятное облегчение, отправилась на поиски пищи. В холодильнике нашлось масло; Селина намазала кусок хлеба, взяла помидор и бутылку холодной содовой воды. Пикник она устроила на террасе, присев на каменную балюстраду и наблюдая за лодками в гавани. После еды Селину стало клонить в сон, но она не хотела, чтобы ее застали спящей, а значит — совершенно беззащитной, и решила усесться на что-нибудь твердое и неудобное и ни за что не засыпать.
Что и сделала: поднявшись по лестнице на антресоли, устроилась на верхней ступеньке в достаточно неудобном положении. Чуть погодя огромная белая кошка, покинув свое место на солнцепеке, с громким мурлыканьем прыгнула ей на колени.
Стрелки Селининых часов медленно двигались по кругу.
— Не понимаю, куда ты спешишь.
— Я же говорил: нужно покормить Перл.
— Пёрл сама найдет, что поесть. Возле твоего дома полно дохлых рыб — хватит для целого полчища кошек. Милый. останься еще на одну ночь.
— Дело не только в Пёрл: есть еще «Эклипс».
— Она прекрасно отстоится на якоре.
— Не уверен, да и, похоже, опять будет штормить.
— Что ж, — сказала Франсис и потянулась за сигаретой. — Если ты так считаешь, поезжай.
Много лет назад, когда она была еще девочкой и жила в Цинциннати, штат Огайо, мать говорила ей, что лучший способ удержать мужчину — позволить ему по крайней мере считать себя свободным. Джордж Даер пока еще Франсис не принадлежал, но она обладала большим опытом в увлекательной игре в кошки-мышки и терпеливо дожидалась своего часа.
Франсис сидела на маленькой террасе своего дома, расположенного на склоне горы в старой части Сан-Антонио. Наверху, всего в нескольких сотнях ярдов, высился собор, а внизу простирался лабиринт извилистых вымощенных булыжником улочек с высокими узкими домами и густой паутиной бельевых веревок, прикрепленных к стенам старой крепости. За стенами раскинулся новый город; широкие улицы и тенистые бульвары вели в гавань, где стояли шхуны местных рыбаков, белоснежные яхты с высокими мачтами и пароход, только что прибывший из Барселоны, куда он ходил раз в неделю. Франсис уже два года жила в этом чудесном месте, куда пристала яхта, на которой она путешествовала со своими богатыми американскими друзьями. Шести недель в их обществе оказалось достаточно, чтобы Франсис начала подыхать со скуки и — когда однажды вся компания сошла на берег на какую-то вечеринку, — назад не вернулась. После трехдневного кутежа она проснулась на неудобной постели с жуткой головной болью и поняла, что яхта со всеми ее приятелями отчалила без нее.
Это нисколько не огорчило Франсис. Она успела обзавестись кучей новых друзей, была богата, дважды разведена, и ее ничто ни с кем и ни с чем не связывало. Сан-Антонио как нельзя лучше ей подходил. Среди обитавших там эмигрантов — художников, писателей и битников, — Франсис, которой довелось несколько месяцев прожить с художником-неудачником в Гринвич-Виллидж, почувствовала себя в родной стихии. Задолго до того, как обосноваться в своем нынешнем доме, она начала подумывать, чем бы себя занять. И остановила выбор на картинной галерее. В городке, где постоянно живут художники и который регулярно посещают туристы, содержание такой галереи могло стать выгодным вложением денег. Франсис купила заброшенный рыбный рынок в гавани, переоборудовала его и принялась за дело со сноровкой, унаследованной не только от отца, но и от двух бывших мужей.
Франсис было уже за сорок, но прожитые годы мало на ней отразились. Высокая, загорелая, с мальчишеской фигурой и копной светлых волос, в художественном беспорядке украшавших голову, она одевалась — и это ей шло, — как подросток. Обтягивающие брючки, мужские рубашки и бикини из двух полосок материи размером с носовой платок. Франсис очень много курила и слишком много — что сама прекрасно понимала — пила, но почти всегда — и в это утро, в частности, — была чрезвычайно довольна жизнью.
Устроенный накануне вечером по случаю первой выставки Олафа Свенсена прием удался на славу. Олаф был молодым человеком, грязнее которого — даже в Сан-Антонио — трудно было найти, с редкой бороденкой и черными ногтями на пальцах ног; его скульптуры в стиле поп-арт вызывали главным образом изумление, но Франсис любила шокировать публику. Джордж Даер, ставший после выхода книги своего рода знаменитостью, получил специальное приглашение, однако Франсис сомневалась, приедет ли он, и потому была приятно удивлена, когда увидела его пробирающимся к ней сквозь заполонившую прокуренную комнату толпу. Даер сказал, что приехал в Сан-Антонио за запасными частями для своей яхты; выслушав его замечания о работах Олафа, Франсис поняла, что на прием его привела заманчивая перспектива выпить задарма, но это ее нисколько не огорчило: ведь он пришел и — более того — остался; сначала до конца приема, а потом с ней, у нее дома. С Джорджем она была знакома уже около года. Прошлой весной, поехав в Кала Фуэрте, чтобы посмотреть работы молодого французского художника, который там жил, Франсис, естественно, зашла в бар к Рудольфо, где поставила художнику несколько бокалов «мартини». Когда в бар вошел Джордж Даер, она оставила заснувшего прямо за столом француза и заговорила с Джорджем; потом они вместе пообедали, засиделись за чашечкой кофе до шести вечера, и тут выяснилось, что настала пора бренди.
Джордж Даер обычно приезжал в Сан-Антонио раз в неделю, чтобы забрать почту из яхт-клуба, зайти в банк и запастись необходимым снаряжением для яхты; в таких случаях он почти всегда навещал Франсис, и они вместе обедали или присоединялись к какой-нибудь компании, веселившейся в одном из баров на берегу. Джордж очень нравился Франсис; она не была уверена, что он отвечает ей тем же, но от этого ее только сильнее к нему тянуло. И она ревновала его ко всему, что не имело отношения к ее жизни. К его книгам, его яхте, и прежде всего — к замкнутому существованию в Кала Фуэрте. Франсис хотелось, чтобы он в ней нуждался, но, похоже было, Джордж не нуждался ни в ком. Его оставляли равнодушным ее деньги, но безусловно нравилось грубоватое, чисто мужское чувство юмора. И сейчас, наблюдая за ним, Франсис удовлетворенно подумала, что это первый настоящий мужчина, который встретился ей за много лет.
Джордж стал собираться, уложил покупки в корзину. Франсис смотрела на его загорелые руки, занятые таким обыденным делом, и ее одолевало физическое желание. Чтобы хоть ненадолго задержать Джорджа, она, вопреки главному своему правилу, сказала:
Дома. Франсис хотелось, чтобы его дом был здесь.
Джордж поднял на нее глаза в красных прожилках и рассмеялся.
— Детка, мне еще три часа вести машину.
— Один стаканчик тебе не повредит. — Франсис сама была не прочь выпить.
— Стаканчик не повредит, а огромный грузовик, когда я засну за рулем, вполне может. — И продолжал заниматься своим делом. Наконец корзина была упакована. Джордж встал и сказал: — Надо ехать.
Франсис тоже встала, погасила сигарету и взяла корзину; Джордж поднял увесистый ящик с гребным винтом. По каменным ступеням они спустились в закрытый дворик, где у колодца росло лимонное дерево. Франсис открыла тяжелую двойную дверь и вышла на узенькую, залитую солнцем улочку. Там, на крутом склоне, стоял смешной автомобиль Джорджа — допотопный «моррис каули» с желтыми колесами и капотом, похожим на детскую ванночку. Они погрузили вещи в машину, и Джордж повернулся, чтобы попрощаться с Франсис.
— Было очень славно, — сказал он.
— Потому что не запланировано, дорогой. Как это называется. Экспромт. — Франсис поцеловала Джорджа в губы. Для этого — при ее росте — ей не пришлось подниматься на цыпочки: она просто подалась вперед и застигла его врасплох. Джордж почувствовал на губах вкус яркой жирной помады, которой пользовалась Франсис, и, когда она отстранилась, вытер губы тыльной стороной ладони и сел в машину.
Франсис убрала камень, который они прошлой ночью, изнемогая от смеха, подкатили к переднему колесу, Джордж отпустил ручной тормоз, и машина, набирая бешеную скорость, срезая углы, покатила вниз по крутой улочке, распугивая кошек и цыплят и заставляя дежурящих у ворот древней крепостной стены гвардейцев неодобрительно присвистнуть сквозь зубы.
Джордж мчался обратно в Кала Фуэрте по пыльным проселкам среди старательно возделанных полей, минуя ветряные мельницы и покорных лошадок, крутивших водяные колеса. У подножья горы начиналась извилистая дорога, над которой возвышался крест святого Эстабана. Выехав на нее, Джордж покосился на море — не надвигается ли снова шторм, но голова его была занята Франсис. Он размышлял, не поселиться ли ему с ней в Сан-Антонио — исключительно ради удовольствия в письменной форме послать своего издателя Ратленда ко всем чертям: с сочинительством книг покончено, отныне он — лицо без определенных занятий, праздный бездельник на содержании у богатой американки.
В Сан-Эстабане сиеста уже закончилась, ставни широко распахнулись, и кое-где за столиками перед кафе уже расселись безмятежные завсегдатаи. Когда Джордж, сигналя клаксоном, проезжал мимо, они кричали «Hombre!», поскольку все — хотя бы в лицо — знали взбалмошного англичанина, который в капитанской фуражке раскатывает по острову на автомобильчике с желтыми колесами и иногда пишет книги.
Когда Джордж на холостом ходу спустился на последний перед Кала Фуэрте виток дороги, он провел сам с собой краткую дискуссию на тему: заходить или не заходить к Рудольфо, чтобы пропустить стаканчик. И, к своему удивлению, решил этого не делать. В баре, безусловно, найдутся приятели, он задержится дольше, чем следовало бы, и выпьет лишку. Погода не вызывала у Джорджа доверия, да и Пёрл сидела голодная, поэтому он ограничился тем, что, пересекая площадь, дружески протрубил в рожок и помахал сидящим на террасе кафе знакомым. Рудольфо не было видно, но один или двое пьянчуг, вздрогнув, махнули ему в ответ. С приятным чувством, что скоро он окажется дома, Джордж засвистел какую-то веселую мелодию.
Он продолжал насвистывать и подъехав к дому. Селина, все еще сидевшая на лестнице, услышала, как машина переваливает через холм, спускается по склону, а потом с жутким скрежетом древних тормозов останавливается перед Каса Барко. Она не шелохнулась; тяжеленная белая кошка по-прежнему спала у нее на коленях. Рев мотора смолк, и вот тогда Селина услышала свист. Наружная дверь открылась и с грохотом захлопнулась. Свист становился все громче. Дверь в комнату распахнулась, и в Каса Барко вошел мужчина.
В руке он нес корзину, под мышкой держал картонный ящик, а в зубах — свернутые газеты. Закрыв задом дверь, опустил корзину на пол, бросил в нее газеты, а ящик осторожно поставил на стол рядом с машинкой. Лица его под козырьком потрепанной морской фуражки Селина разглядеть не могла. Сняв с ящика крышку, он стал в нем копаться, шелестя оберточной бумагой. Потом, явно удовлетворенный результатом осмотра, взял бинокль и вышел на террасу. Селина не двинулась с места, но кошка начала просыпаться. Селина шлепнула ее — отчасти от волнения, отчасти потому, что не хотела, чтобы та уходила. Немного погодя мужчина вернулся в дом, положил бинокль, снял фуражку и бросил ее на стол. Волосы у него оказались темные, очень густые и чуть-чуть тронутые сединой. На нем была выцветшая синяя рубашка — униформа местных фермеров, застиранные хлопчатобумажные штаны цвета хаки, на ногах — запыленные эспадрильо. Не переставая насвистывать, он поднял с пола корзину и понес на кухню, снова скрывшись из поля зрения Селины. Хлопнула дверца холодильника; потом Селина услышала звук откупориваемой бутылки, звон стекла и бульканье льющейся жидкости. Когда он опять появился, в руке у него был стакан — похоже, с содовой водой. Выйдя на террасу, он крикнул: «Пёрл!». Кошка потянулась. «Пёрл! Пёрли! Кис-кис!» Кошка мяукнула. Мужчина вернулся в дом. «Пёрл. »
Селина облизнула губы, перевела дух и сказала:
Джордж Даер замер и, подняв глаза, увидел девушку, сидящую на верхней ступеньке лестницы. У девушки были длинные босые ноги; на коленях у нее, как огромная белая меховая подушка, лежала Пёрл.
Джордж наморщил лоб, явно пытаясь что-то припомнить. Потом сказал:
— Вы уже были здесь, когда я пришел?
— Я вас никогда раньше не видел.
— Совершенно верно. — Джордж про себя невольно отметил, что голос у незнакомки очень приятного тембра. Она продолжала: — Вашу кошку зовут Пёрл?
— Да. Я вернулся, чтобы ее покормить.
— Она полдня просидела у меня на коленях.
— С половины третьего? — Он посмотрел на часы. — Но уже начало шестого.
Тут в разговор вмешалась Пёрл: она приподнялась, потянулась, протяжно мяукнула и, легко соскочив с колен Селины, спустилась вниз. Неторопливо подошла к Джорджу и, урча, как закипающий чайник, начала тереться о его ноги, но он оставил эти ласки без внимания.
— Что вас сюда привело? Что-нибудь важное?
— О да. Я приехала с вами повидаться.
— Не стоит ли, в таком случае, спуститься с лестницы?
Что Селина и сделала. Она с некоторым трудом встала, расправила затекшую от долгого сиденья в неудобной позе спину и стала медленно спускаться, обеими руками откидывая волосы с лица. По сравнению с Франсис Донджен и другими бронзовыми от загара обитательницами Сан-Антонио, она казалась очень бледной; прямые светлые волосы падали на плечи, челка закрывала лоб. Глаза у нее были синие, затуманенные от усталости. Джордж подумал, что девушка слишком молода, чтобы ее можно было назвать хорошенькой.
— Мы ведь с вами незнакомы. или я ошибаюсь? — спросил Джордж.
— Нет, не ошибаетесь. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за вторжение?
Селина улыбнулась, решив, что это шутка, но, похоже, Джордж не шутил; поэтому, согнав с лица улыбку, она принялась напряженно думать, что говорить дальше. В глубине души Селина надеялась, что он ее узнает, скажет: «Кого это вы мне напоминаете?» Или: «Да нет же, мы с вами где-то встречались». Однако ничего подобного не произошло, и она расстроилась: пожалуй, у этого человека нет ничего общего с ясноглазым чисто выбритым молодым офицером — ее отцом. Она предполагала, что его лицо будет коричневым от загара, но не ожидала увидеть столько морщин и красные прожилки на белках глаз. Густая щетина не только скрывала твердую линию нижней челюсти и ямочку на подбородке, но и придавала выражению лица что-то бандитское. Ко всему прочему, он нисколько ей не обрадовался.
— Я. я думала, вам захочется узнать, зачем я сюда пожаловала.
— Разумеется, но рано или поздно вы, вероятно, мне сами расскажете.
— Я прилетела из Лондона. сегодня утром, вчера ночью. Нет, сегодня утром.
В душу Джорджа закралось страшное подозрение.
— Кто? А, мистер Ратленд, издатель. Нет, нет, хотя он сказал, что надеется получить ответ на свои письма.
— Ни хрена он не получит! — Однако на всякий случай спросил: — Стало быть, вы с ним знакомы?
— Конечно. Я к нему заходила, чтобы узнать, где вас найти.
— А меня — Джордж Даер, хотя, полагаю, вам это известно.
— Да, известно. Опять наступило молчание. К своему изумлению, Джордж почувствовал, что заинтригован.
— А вы не из фанатов, случайно? Не секретарь Клуба поклонников Джорджа Даера? — Селина отрицательно покачала головой. — Ага, значит, вы остановились в гостинице «Кала Фуэрте» и прочли мою книгу. — Она опять покачала головой. — Давайте сыграем в «угадайку». Вы знаменитость? Актриса? Поете?
— Нет, мне понадобилось вас увидеть, потому что. — Тут мужество оставило Селину. — Потому что, — помолчав, закончила она, — я хотела попросить у вас в долг шестьсот песет.
У Джорджа Даера от удивления отвисла челюсть, и он поспешил поставить стакан с содовой на стол, чтобы не уронить.
— У вас найдется, — звонко, отчетливо, словно разговаривая с глухим, произнесла Селина, — шестьсот песет взаймы?
— Шестьсот! — Джордж рассмеялся; правда, смех прозвучал невесело. — Вы, должно быть, шутите.
— Шестьсот песет! Да я и двадцати не наскребу!
— Но мне нужно шестьсот, чтобы заплатить за такси.
— Мне пришлось в аэропорту взять машину, чтобы добраться до Кала Фуэрте. Я пообещала водителю, что вы с ним расплатитесь — у меня нет ни гроша. Пока я ждала, не отыщется ли мой багаж, у меня украли кошелек. Посмотрите. — Она подняла сумку и показала Джорджу. — Полицейский сказал, что вор, видно, был очень опытный: я ничегошеньки не почувствовала, да и вытащил он только кошелек.
— Только кошелек. А что в этом кошельке было?
— Дорожные чеки, немного британской валюты и несколько песет. И, — добавила Селина с видом человека, решившегося на чистосердечное признание, — обратный билет.
— Водитель сидит в гостинице «Кала Фуэрте». Ждет вас. Чтобы вы ему заплатили.
— Вы хотите сказать, что взяли в аэропорту такси, чтобы отыскать меня и заставить заплатить по счетчику? Бред какой-то.
— Я же объяснила. Мой чемодан так и не пришел.
— Ах, значит, вы и багаж потеряли?
— Они потеряли, а не я. Авиакомпания.
— Замечательное путешествие! Специально для богатеньких любителей острых ощущений. Завтрак в Лондоне, ланч в Испании, багаж в Бомбее.
— Багаж прибыл в Барселону, но они полагают, что его по ошибке отправили в Мадрид.
— Итак, — изрек Джордж с видом конферансье, собирающегося произнести остроумную репризу, — ваш багаж в Мадриде, кошелек украден, и вам необходимо раздобыть шестьсот песет, чтобы расплатиться с таксистом.
— Да, — сказала Селина, обрадовавшись, что он, наконец-то все понял.
— А как, вы сказали, вас зовут?
— Что ж, мисс Брюс, я, конечно, рад был с вами познакомиться и, естественно, весьма вам сочувствую, однако решительно не могу понять, какое я ко всему этому имею отношение.
— Самое что ни на есть прямое, — сказала Селина.
— Да. Видите ли. по-моему, я ваша дочь.
Первой его мыслью было, что она сумасшедшая. Ну конечно! Из разряда ненормальных баб, воображающих себя императрицей Евгенией; только эта зациклилась на нем.
— Да. Я полагаю, что вы мой отец.
Нет, она не сумасшедшая. Просто наивная девчонка, которая вбила себе в голову какую-то глупость и искренне в нее поверила. И Джордж призвал себя к спокойствию.
— У меня есть маленькая фотография отца. Я считала, что он умер. Но вы с ним похожи как две капли воды.
— О нет, я бы этого не сказала.
— Фотография у вас при себе?
— Да, она здесь. — Селина снова нагнулась, чтобы поднять сумку, а Джордж попытался определить ее возраст и, судорожно напрягая память, стал соображать, возможно ли, что это чудовищное обвинение — правда. — Вот. Я всегда ношу ее с собой — с тех пор, как нашла. пять лет назад. А когда увидела снимок на обложке вашей книги. — Селина протянула фотографию Джорджу. Не сводя с девушки глаз, он взял карточку и спросил: — Сколько вам лет?
От облегчения Джордж почувствовал слабость в коленках и, скрывая радость, принялся изучать фотографию, которую ему дала Селина. Потом, ничего не говоря, подошел с ней поближе к свету — точно так же недавно поступил Родни в пустой лондонской квартире. Повертел карточку в руках, помолчал еще немного и наконец спросил:
— Джерри Даусон. Инициалы совпадают, — с трудом выдавила Селина.
— Вы б не могли что-нибудь о нем рассказать?
— К сожалению, очень мало. Мне всегда говорили, что он погиб до моего рождения. Мою мать звали Гарриет Брюс, она умерла сразу после родов. Поэтому меня воспитывала бабушка и моя фамилия Брюс.
— Бабушка. Мать вашей матери.
— И вы нашли эту фотографию.
— Пять лет назад. В маминой книжке. А недавно. недавно мне подарили «Фиесту в Кала Фуэрте», и я увидела фотографию на обложке, и подумала, что вы — это он. Одно лицо, понимаете? Один и тот же человек.
Джордж ничего не ответил. Подойдя к Селине, он вернул ей фотографию. Затем закурил, помахал в воздухе спичкой и, когда она погасла, положил точно в середину пепельницы.
— Вам говорили, что отец погиб, если я правильно понял. Почему же у вас возникли сомнения?
— Мне постоянно это внушали. Но я знала, что бабушке он не нравился. Она не хотела, чтобы мама выходила за него замуж. Поэтому, когда я увидела фотографию, я. подумала, что, может быть, произошла ошибка. Что его вовсе не убили. Что он был ранен, или. мало ли что. например, потерял память. Согласитесь, всякое могло случиться.
— Но не с вашим отцом. Его нет в живых.
— Я не ваш отец, — очень мягко сказал Джордж.
— Вам двадцать лет. А мне тридцать семь. Возможно, я выгляжу старше, и тем не менее — всего тридцать семь. Я даже не успел побывать на войне.
— Джерри Даусон — мой троюродный брат. Мы похожи — наследственность, ничего не попишешь. Да и не так уж сильно, если приглядеться. Ваш отец сфотографирован много лет назад. Я даже в лучшие времена не был так красив.
Селина смотрела на Джорджа во все глаза. Ей еще не случалось видеть такого загорелого человека. надо бы пришить ему пуговицу — рубашка распахнута до пупа, видна темная поросль на груди. и рукава закатаны кое-как, словно он поленился сделать это аккуратно. У Селины появилось странное ощущение, будто она теряет контроль над собственным телом. Казалось, колени ее вот-вот подогнутся, из глаз хлынут слезы. еще секунда, и она его ударит — ударит человека, стоящего перед ней и уверяющего, что никакой он ей не отец. Что Джерри Даусон мертв и это чистая правда.
Джордж еще что-то говорил, тщательно подбирая слова.
— Мне очень жаль, что вам пришлось тащиться в такую даль. Не расстраивайтесь. подобные ошибки случаются. в конце концов.
К горлу Селины подступил комок, лицо Джорджа стало затуманиваться, расплываться, точно он погружался на дно пруда. Только что ей было жарко, но внезапно по телу пробежала холодная дрожь, руки, спина, лицо покрылись гусиной кожей. Откуда-то издалека она услышала:
И тогда — к своему стыду — поняла, что не упадет в обморок и не набросится на него с кулаками, а просто позорно разревется.
— Такой вещи, как носовой платок, у вас, конечно же, нет.
Платков у Джорджа действительно не было, но он принес и сунул Селине в руки толстую пачку бумажных салфеток. Вытащив одну, она высморкалась и сказала:
— Так много мне вряд ли понадобится.
— Простите. Я не хотела. не собиралась плакать.
Она взяла еще одну салфетку, снова высморкалась.
— Я так долго ждала. И вдруг стало ужасно холодно.
Джордж за локоть подвел ее к гигантской тахте, усадил и, поскольку она дрожала, накинул на плечи красно-белое одеяло. Потом сказал, что сейчас принесет немного бренди. Селина заявила, что не любит бренди, но он все же ушел, а она с тахты наблюдала, как он, зайдя за стойку своего маленького камбуза, ищет бутылку и стакан и наливает ей бренди.
Когда он вернулся, Селина сказала:
— Вообще-то я бы чего-нибудь поела.
— Хорошо, но сначала все равно надо выпить.
Стакан был маленький, из толстого стекла, а бренди — неразбавленное. Селину передернуло. Когда она выпила все до дна, Джордж забрал пустой стакан и, по пути на кухню ногой разворошив кучку золы в камине, кинул туда кусок плавника. Зола взметнулась и осела, запорошив дерево легким серым налетом. Селина увидела, как сверкнул красный огонек и затрепетало робкое пламя.
— Даже раздувать не придется. уже занялось.
источник