Маманя в обморок упала сестра сметану пролила

НОВОБРАНЦЫ

С деревьев листья облетают
(прямо наземь),
Пришла осенняя пора,
(ёксель-моксель).
Ребят всех в армию забрали
(хулиганов),
Настала очередь моя
(главаря).
И вот приносят мне повестку
(на бумаге, на газетной)
Явиться в райвоенкомат
(в восемь тридцать, можно позже,
с сухарями, кружка сбоку).
Маманя в обморок упала
(с печки на пол, вверх ногами),
Сестра сметану пролила
(тоже на пол. Вот растяпа!)
Друзья, Маманю подсадите
(взад на печку, как и было),
Сестра, сметану подлижи
(языком и снова в крынку).
А я, молоденький парнишка
(лет семнадцать, двадцать, тридцать,
может, больше, я не помню),
На фронт германский подался
(прямо с места и в кальсонах).
За мною вслед бежит Аксинья
(жопа толста, морда синя)
В больших кирзовых сапогах
(на босу ногу, чтоб не жали).
За нею следом Афанасий
(семь на восемь, восемь на семь)
С большим спидометром в руках
(скорость мерять).
Сижу в окопе неглубоком
(метров восемь, с половиной, пули свищут),
Подходит ротный командир
(морда клином, звали Климом).
— Здорово, братцы-новобранцы
(матерь вашу, вашу также)!
Сейчас в атаку побежим
(ровно прямо, и налево, и обратно)!
Летят по небу самолеты
(бомбовозы),
Хотят засыпать нас землей
(черноземом, и навозом, с головою),
А я, молоденький мальчишка
(лет семнадцать, двадцать,
тридцать, может, сорок),
Лежу с оторванной ногой
(для маскировки, челюсть рядом, жрать охота).
Ко мне подходит санитарка
(звать Тамарка,
может, Дунька, может, Клавка,
я не помню):
Давай я рану первяжу
(сикось-накось, кось-на-сикось)
И в санитарную машину «Студебеккер»
(стекла биты, шины рваны,
шесть цилиндров,
было восемь – два украли)
С собою рядом положу
(для интересу, я не против,
только сзади, чтоб не дуло).
С тех пор прошло годов немало
(лет семнадцать, двадцать,
двадцать, тридцать, может, сорок),
В колхозе сторожем служу
(не тужу).
Ращу картошку-скороспелку
(поросятам, людям тоже),
Жену Тамарку сторожу
(от соседа и туристов, чтоб не съели,
а ведь могут, в наше время).
На юг вороны полетели
(ёксель-моксель!),
Пришла осенняя пора…

В нашу гавань заходили корабли. Пермь, «Книга», 1996. Перепечатано: В нашу гавань заходили корабли. Вып. 2. М., Стрекоза, 2000.

Эта песенка восходит к очень популярной старинной песне о призыве в армию — «Последний нонешний денечек». Мелодия та же (разве что, может быть, манера исполнения сейчас более «хулиганская»).

Есть также «серьезные» варианты — см. «Как быстро лето пролетело», а также поздние еще более абсурдизированные переделки — см. «Марш эфиопов».

Исполнение Эдуарда Успенского и Андрея Максимова, передача «В нашу гавань заходили корабли», «5 канал», 10.05.2010:

С деревьев листья опадают,
ёксель-моксель!
Пришла осенняя пора,
дождь, слякоть.
Ребят всех в армию забрали,
фулюганов, голодранцев,
Настала очередь моя –
дурака!
Пришла повестка на бумажке —
рваной, мятой,
Явиться в райвоенкомат –
в семь часов.
Маманя в обморок упала –
с печки на пол,
Сестра сметану пролила –
весь горшок
коту на рыло!
Не плачь, маманя, лезь на печку –
поживее,
Сестра, сметану подбери –
языком!
А я молоденький мальчишка –
лет семнадцать,
двадцать, тридцать,
сорок восемь,
может, больше,
может, меньше,
сейчас не помню –
На фронт германский подалси –
босиком…
И вот явился я в пехоту –
в третью роту,
И дали мне противогаз –
экстра класс!
Я натянул его на рожу –
Матерь Божа!
Совсем не видит правый глаз –
дыхать нечем!
И вот нарыли мы окопов
сикось-накось,
накось-выкусь,
Приходит ротный командир –
бомбардир!
«Здорово, братцы-новобранцы,
матерь вашу!
Давай в атаку побегим!»
«Беги один!»
Летят по небу самолеты –
бомбовозы,
мессершмитты,
вентиль сзаду,
дуло сбоку,
Хотят сровнять меня с землей,
насовсем…
А я молоденький мальчишка –
лет семнадцать,
двадцать, тридцать,
сорок восемь,
может, больше,
может, меньше,
сейчас не помню –
Лежу с оторванной ногой –
совсем с одной!
Глаз в кармане, челюсть рядом,
притворяюсь,
маскируюсь,
мол, живой!
Ко мне подходит санитарка –
звать Тамарка,
Давай, грит, ногу привяжу –
простыней,
И в санитарную машину –
«стюдебеккер», трехколесный,
без мотора, шестиосный,
два цилиндра, три сломатых,
С собою рядом положу –
просто так, для интересу.
Бежала по полю Аксинья –
морда синя,
В больших кирзовых сапогах,
А за нею гнался Афанасий, —
семь на восемь, восемь на семь,
С большим спидометром в руках –
скорость мерять,
зря старался,
недомерял,
не догнал…

В нашу гавань заходили корабли. Вып. 3. М., Стрекоза, 2000.

2. Новобранцы

Деревья с листьев опадают
(Прямо наземь),
Пришла осенняя пора,
Ребят всех в армию забрали
(Хулиганов),
Настала очередь моя.

И вот приносят мне повестку
(Шесть на девять)
Явиться в райвоенкомат.
Мамаша в обморок упала
(С печки на пол),
Сестра сметану пролила.

Друзья, маманю подсадите
(Взад на печку)!
Сестра, сметану подлижи!
А я, молоденький парнишка,
(Лет семнадцать)
На фронт германский подался.

А медицинская комиссья
(В голом виде)
Смотрела спереди и взад,
Потом, часок посовещавшись
(Для порядку),
«Копейкин, годен!» — говорят.

Кондуктор дал свисток протяжный
(Очень длинный),
И паровозик загудел.
А я, молоденький парнишка,
(Лет семнадцать)
На фронт германский полетел.

За мною вслед бежит Аксинья
(Морда синя)
В больших кирзовых сапогах.
За нею следом Афанасий
(Восемь на семь)
С большим спидометром в руках.

Вот прибыл я на фронт германский
(Пол второго)
И что ж я вижу вкруг себя:
Над нами небо голубое
(С облаками),
Под нами черная земля.

Сижу в окопе неглубоком
(Метров восемь),
Приходит ротный командир:
«Здорово, братцы-новобранцы
(Матерь вашу!)
Сейчас в атаку побежим!»

Летят по небу самолеты
(Бомбовозы),
Снаряды рвутся подо мной.
А я, молоденький мальчонка
(Лет семнадцать),
Лежу с оторванной ногой.

Ко мне подходит санитарка
(Звать Тамарка),
Давай, я рану перевяжу
И в санитарную машину
(«Студебеккер»)
С собою рядом положу.

И понесла меня машина
(«Студебеккер»)
Через поля, через мосты,
И кровь лилась из страшной раны
(Прямо наземь),
Мочила вату и бинты.

С тех пор прошло годов немало
(Лет семнадцать),
В колхозе сторожем служу.
Ращу картошку-скороспелку
(Поросятам),
Жену Тамарку сторожу.

На юг вороны полетели
(Ёксель-моксель),
Пришла осенняя пора.

С фонограммы Алексея Козлова, альбом «Пионерские блатные 2», ТОО «Московские окна ЛТД», 1998

3. Новобранцы

С деревьев листья облетали
(облетали),
Наверно, осень подошла.
Ребят всех в армию забрали
(забрали),
Настала очередь моя.

И вот приносят мне повестку
(повестку)
Явиться в райвоенкомат.
Не плачь, не плачь, моя невеста,
Мне в руки дали автомат.

Мамаша с печки полетела
(прямо на пол),
Сестра сметану пролила.
Не плачь, не плачь, моя мамаша
(мамаша):
Сестра, сметану подберет.

Не знаю, надо иль не надо
(ой, не надо!)
Не знаю, хотел иль не хотел
(не хотел).
Я сел в вагон второй от заду
(от заду),
На фронт германский полетел.

Над нами небо голубое
(с облаками),
Под нами черная земля
(чернозем).
А я лежу на поле боя
(помкомвзвода),
Одной ногой не шевеля.

Летят по небу самолеты
(бомбовозы),
Я весь израненный лежу
(лежу).
Ко мне подходит санитарка
(звать Тамарка).
— Давай, — говорит, — рану перевяжу.

И в санитарную машину
(студебеккер)
С собою рядом положу
(но не вместе)…

С фонограммы Юрия Никулина, CD «В нашу гавань заходили корабли» № 4, «Восток», 2001

4. Ёксель-моксель

С деревьев листья опадают — ёксель-моксель, —
Пришла осенняя пора.
Ребят всех в армию забрали – хулиганов, —
Настала очередь моя – главаря.

Пришла повестка с райвоенкомату:
Явиться в райвоенкомат – в восемь тридцать, с сухарями. —
Мамаша в обморок упала – с печки на пол, —
Сестра сметану пролила.

Скорей, мамаша, поднимися – взад на печку, –
Сестра, сметану подлижи – языком, —
А я, молоденький парнишка — лет семнадцать,
двадцать,
тридцать,
орок восемь,
может, больше,
я не помню, –
На фронт германский подался.

За мною вслед бежит Аксинья – морда синя –
В больших солдатских сапогах – на босу ногу, чтоб не жали, —
За нею мчится Афанасий – семь на восемь, восемь на семь –
С большим спидометром в руках – скорость мерить.

Лишь только сели мы обедать – щи да кашу, —
Бежит начальник номер два – старшина.
— Здорово, братцы-новобранцы – матерь вашу! –
Жестокий бой уж начался.

Летят по небу самолеты – бомбовозы, —
Хотят засыпать нас землей – черноземом и навозом. –
А я, молоденький парнишка — лет семнадцать,
двадцать,
тридцать,
орок восемь,
может, больше,
я не помню, –
Лежу с оторванной ногой – притворился.

Ко мне подходит санитарка – звать Тамарка. —
— Давай, — грит, — рану первяжу – сикось-накось, —
И в санитарную машину – студебеккер,
трехмоторный,
бесприцепный,
стекла биты,
шины рваны —
С собою рядом положу – только на ночь!

С тех пор прошло годов немало.
В колхозе сторожем служу – не тужу.
Рощу картошку-скороспелку – поросятам,
Жену Тамарку сторожу – от соседа и туристов.

А я не уберу чемоданчик! Песни студенческие, школьные, дворовые / Сост. Марина Баранова. — М.: Эксмо, 2006

источник

В квадратных скобках указан текст «отзывов»,

С деревьев листья опадают[ёксель-моксель]
Пришла осенняя пора[грязь и слякоть]
Ребят всех в армию забрали [хулюганов]

Пришла…[Настала]
очередь моя [главаря]

И вот приходит мне повестка в тридцать-тридцать*
Явиться в райвоенкомат [чёрти куда]
Мамаша в обморок упала [с печки на пол]
Сестра сметану пролила [коту на рыло],

Мамашу с полу поднимают[взад коленом]**,
Сестра, говорю, сметану подлижи[языком] [у кошки с рожи].
А я мальчишка несмышленый лет семнадцать
[двадцать, тридцать, сорок, может больше, пятьдесят… был когда то, щас не помню].
На фронт германский подался [просто так, из интересу], [один пешком].

И вот нарыли мы окопов сикось-накось накось-сикось, [накось – выкусь!]
Подходит ротный командир, [дядя Вася, морда клином вся в прыщах…]
И говорит: А ну ка, братцы-новобранцы,
Матерь вашу, [вашу так же]
Давай, говорит, в атаку побегим! [Беги один!]

Летят по небу самолёты [мессершмиты-бомбовозы, бомбоплюи, вентиль сзаду]
Хотят засыпать нас землей [чернозём, а фиг не выйдет]
А я молоденький мальчишка лет семнадцать
[двадцать, тридцать, сорок, может больше, пятьдесят, был когда то, щас не помню]
Лежу с оторванной ногой [одной-другой, головой, челюсть рядом,
Глаз в кармане, маскируюсь, притворяюсь, что живой]

Ко мне подходит санитарка [сама татарка, звать Тамарка]:
«Давай, говорит, тебя перевяжу» [бинтом, грязным бинтом сикось-накось]
И в санитарную повозку – «студе-беккер» [довоенный трёхколёсный восьмиосный, два цилиндра, три сломатых, вентиль сзаду «типа «танка»]
С собою, говорит, рядом положу[Только тихо, третьим трупом мордой к стенке, чтобы не было соблазну] [носом к носу — так приятней].

И повезла меня машина – «студе-беккер» [довоенный трёхколёсный восьмиосный, два цилиндра, три сломатых, вентиль сзаду «типа «танка»]
Через поля, через луга…

А через поле шла Аксинья в юбке синей [морда тоже – с перепою]
В больших кирзовых сапогах [сорок пятого размеру стоптанных назад,
чтоб не жало]***

За нею гнался Афанасий [семь на восемь, восемь на семь, во мужчина, вентиль сзаду «типа танка»]
С большим хренометром в руках [скорость мерил, зря старался, не догнал], [просто так, на всякий случай].

* вариант: [на бумаге, грязной, рваной, с печатью синей]

** вариант: [Маманя, влазьте взад на печку, чтоб не падать], вариант:
[Пришла повестка на бумаге туалетной –
Явиться в райвоенкомат, c мешком и кружкой.
Мамаша с печки навернулась, прямо на пол,
Сестра сметану пролила — дура Машка, руки крюки.
Друзья, мамашу поддержите, сестра сметану подними, языком].

*** вариант: [Только боком, рядом лягу, просто так для интересу, кверху задом, чтоб не дуло. ]

**** вариант: [сорок семь на босу ногу, чтоб подмышками не терло]

Ну а за нею — Афанасий,
Семь на восемь, восемь на семь,
С огромной клизьмою в руках,
Очень страшно, даже слишком. In square brackets the text of the » reviews «

With the leaves fall off the trees [ ёksel — moksel ]
Autumn time has come [ mud and slush ]
All the guys in the army took [ hulyuganov ]

Came . [ As the ]
my turn [ the leader ]

And here comes my agenda thirty — thirty *
To come to the military enlistment office [ where devils ]
Mother fainted [ from the stove to the floor ]
Sister cream spilled [ cat’s snout ]

Mothers with raised floor [ back knee ] **
Sister, say , sour cream Carney [ language ] [ in a cat with erysipelas ] .
I’m seventeen years old boy nesmyshlenogo
[ twenty, thirty , forty , maybe more , fifty . when was that , right now, I do not remember ] .
On the front of the German leaned [ just like that, out of interest ] , [one foot ] .

So we dug trenches sikos — nakos nakos — sikos [ nakos — vykus ! ]
Suitable company commander , [ Uncle Vasya , muzzle wedge covered in pimples . ]
And he said : Well ka , brothers recruits ,
Mother of yours [ your just ]
Come on, said the attack shoots ! [ Run one! ]

Planes flying across the sky [ Messershmity — bombers , bomboplyui , rear gate ]
We want to fill the earth [ black earth , and FIG will not work ]
I’m a young boy of about seventeen
[ twenty, thirty , forty , maybe more , fifty, when it was , right now I do not remember ]
Lying down with a torn leg [ one or two, head , jaw, side by side,
Eye in the pocket , masking , pretending that live ]

Nurse comes up to me [ she Tatar , call Tamara ] :
» Come on, say you bind up » [ bandage , dirty bandage sikos — nakos ]
And in ambulances — » Studio Becker » [ prewar three-wheeled Eight- two cylinders , three slomatyh , rear gate » type » tank » ]
With him , said , next put [Only quiet third corpse muzzle to the wall to avoid the temptation ] [ nose to nose — so nice ] .

And drove my car — » Studio Becker » [ prewar three-wheeled Eight- two cylinders , three slomatyh , rear gate » type » tank » ]
Through the fields , through meadows .

And through the field was Aksinia in blue skirt [ muzzle too — with repolarization ]
In large canvas boots [ forty-fifth the size of the worn-out back
not to sting ] ***

Chased after her Athanasius [ seven of eight , seven , eight , in man, the back gate » type tank » ]
With great hrenometrom in the hands of [ the rate of pacing , trying in vain , did not catch up ], [ just like that, just in case ] .

* Option: [ on paper, dirty , ragged , with printing blue ]

** Option: [ Mamani , vlazte back on the stove , so as not to fall ] option:
[ Received a summons to the toilet paper —
To come to the military enlistment office , c bag and mug .
Mother with stove welled directly on the floor,
Sister cream spilled — a fool Masha hand hooks.
Friends , mother support , sister , lift cream , language ] .

*** Option: [Only sideways next lie , just for fun, upwards backwards, so as not to muzzle . ]

**** Option: [ forty-seven on his bare feet , armpits to not grated ]

Well, for her — Athanasius ,
Seven to eight , seven , eight ,
With great klizmu in their hands,
Very scary , even too much.

источник

Да пусть простит меня автор этой песни, если он есть.
Очень много вариантов этой песни,
Мы в 70-х годах прошлого столетия,
Пели ее примерно так:

С деревьев листья опадали
(сверху наземь),
Пришла осенняя пора,
(дождь и слякоть).
Ребят всех в армию забрали
(хулиганов),
Настала очередь моя.
(короля)

Прислали мне повестку на бумаге,
(на газетной)
Явиться срочно в райвоенкомат.
(в восемь тридцать, можно позже,
с сухарями, кружка сбоку)
Мамаша в обморок упала,
(с печки на пол,вверх ногами)
Сестра сметану пролила,
(тоже на пол.Вот растяпа!)

Мамашу в чувство приведите,
(опять на печку посадите.как и было)
Сестра, сметану подлижи,
(языком и снова в крынку)
А я, молоденький парнишка,
(лет 17.20.30.48)
На фронт вот так вот улетел.
(прям в кальсонах)

Тут медкомиссия в санчасти,
(Все в голом виде, как-нибудь)
Смотрела спереди и взад,
(что там забыли, потеряли, фанариком светили)
Потом, часок посовещавшись,
(для порядку, может просто),
«Петрушкин, годен ты у нас!» —
(без подвоха, парень Воха).

Кондуктор дал свисток протяжный
(очень длинный),
И паровозик громко загудел.
(без колес и все по шпалам)
А я, молоденький парнишка,
(лет 17.20.30.48)
На фронт германский полетел.
(прямо с места или с воза)

Попал в чертушку я пехоту
(прямо сходу),
И дали мне противогаз
(очень скоро)
Надел его на морду
(тут же сходу)
И предо мной закрылся белый свет.
(нечем дыхать,глаза режет)

Бежит по полю Афанасий
(морда семь на восемь, восемь на семь)
В больших солдатских сапогах
(без подметок, на босу ногу, чтоб не жали)
Ему навстречу Ефросиня
(жопа толста, морда синя)
С большою клизмою в руках
(литров на семь)

А я молоденький парнишка
(лет 17.20.30.48)
На фронт германский прилетел
(в пол второго)
Над нами небе голубое
( с облаками)
Под нами голая земля.
( вся с червяками)

Сижу в окопе неглубоком
(метров восемь, с половиной, пули свищут),
Приходит ротный командир:
(морда клином, звали Климом)
«Здорово, братцы-новобранцы
(матерь вашу,нашу также)
Сейчас в атаку побежим!»
(кто быстрее,ровно прямо и обратно)

Летят по небу самолеты
(бомбовозы),
Хотят землею нас укрыть
( с черноземом, с червяками).
А я, молоденький мальчишка
(лет 17.20.30.48),
Лежу с оторванной ногой.
(и зубы рядом на бумажке,жрать охота)

Ко мне подходит санитарка
(звать Тамарка,может Клавка,
я не помню),
Давай тебя перевяжу
(сикось накось,кось-на-сикось)
И в санитарную повозку
(с этюбейкой бесколеску)
С собою рядом положу.
(боком раком между трупов ,для интересу,
я не против,только сзади, чтоб не дуло)

И понесла меня машина
(«Студебеккер» стекла биты, шины рваны,
шесть цилиндров,
было восемь – два украли)
Через поля, через мосты,
(всюду немцы, нету наших)
И кровь лилась из моей раны
(прямо наземь),
Мочила вату и бинты.
(нет уж мочи)

Прошло годков с тех пор не мало,
(лет 17.20.30.48),
Колхозным сторожем служу.
(да не тужу)
Ращу картошку-скороспелку
(поросятам,людям тоже),
Жену Тамарку берегу.
( от соседа непоседа и туристов, чтоб не съели,
а ведь могут, в наше время).

С деревьев листья уж опали,
(сверху наземь)
Давно уж птицы улетели,
(на юга, в дальни страны)
Сижу на лавке и Томарка,
(тоже рядом, вспоминаем, годы-птицы пролетели)
Но жизнь похоже-то прошла.
(все ж однако, в одночасье,не заметил, жить охота)

источник

Появилась в конце 19 в. Дело в том, что в 1870-х гг. в России отказались от рекрутских наборов (сроком на 20 лет) и перешли к «буржуазной» армии по призыву с 21 года — на 6-8 лет. таков был срок службы.

«Последний нынешний (нонешний) денечек» песня грустная — проводы солдата в армию.
Однако, насколько я знаю, российская армия по сути получалась в те годы добровольной — призывников был избыток и брали далеко не всех.
да к тому же для огромного большинства крестьян армия или флот означали ПОВЫШЕНИЕ своего социального положения, приобретения профессии, социальных навыков, полезных для проживания городе и т.п.

То есть в армию идти ХОТЕЛИ.
Однако в народной традиции сложился своего рода ритуал — плачь, проводы с пьянкой и прощанием.

Вот текст, известен в разных вариантах (в т.ч. и региональных). Казачьи варианты более драматичны. Вплоть до 1917 г. у казаков призывалось ПОГОЛОВНО все мужское население (кроме инвалидов и сумасшедших). В то время как в остальной России, призыв был частичный.

Последний нонешний денечек
Гуляю с вами я, друзья!
А завтра рано чуть светочек
Заплачет вся моя семья,
Заплачут братья мои, сестры,
Заплачут мать и мой отец,
Еще заплачет дорогая,
С которой три года я жил.
Карета к дому подкатила,
Колеса о землю стучат,
В карете старшие вскричали:
«Готовьте сына своего!»
Крестьянский сын давно готовый,
Семья вся замертво лежит.
«Прощай, папаша и мамаша,
Прощайте, все мои друзья!
Прощайте, все мои кусточки,
Прощай, любимая моя!»

А вот нынешний вариант песни, по мотивам прежней:

С деревьев листья облетают
(прямо наземь),
Пришла осенняя пора,
(ёксель-моксель).
Ребят всех в армию забрали
(хулиганов),
Настала очередь моя
(главаря).
И вот приносят мне повестку
(на бумаге, на газетной)
Явиться в райвоенкомат
(в восемь тридцать, можно позже,
с сухарями, кружка сбоку).
Маманя в обморок упала
(с печки на пол, вверх ногами),
Сестра сметану пролила
(тоже на пол. Вот растяпа!)
Друзья, Маманю подсадите
(взад на печку, как и было),
Сестра, сметану подлижи
(языком и снова в крынку).
А я, молоденький парнишка
(лет семнадцать, двадцать, тридцать,
может, больше, я не помню),
На фронт германский подался
(прямо с места и в кальсонах).
За мною вслед бежит Аксинья
(жопа толста, морда синя)
В больших кирзовых сапогах
(на босу ногу, чтоб не жали).
За нею следом Афанасий
(семь на восемь, восемь на семь)
С большим спидометром в руках
(скорость мерять).
Сижу в окопе неглубоком
(метров восемь, с половиной, пули свищут),
Подходит ротный командир
(морда клином, звали Климом).
— Здорово, братцы-новобранцы
(матерь вашу, вашу также)!
Сейчас в атаку побежим
(ровно прямо, и налево, и обратно)!
Летят по небу самолеты
(бомбовозы),
Хотят засыпать нас землей
(черноземом, и навозом, с головою),
А я, молоденький мальчишка
(лет семнадцать, двадцать,
тридцать, может, сорок),
Лежу с оторванной ногой
(для маскировки, челюсть рядом, жрать охота).
Ко мне подходит санитарка
(звать Тамарка,
может, Дунька, может, Клавка,
я не помню):
Давай я рану первяжу
(сикось-накось, кось-на-сикось)
И в санитарную машину «Студебеккер»
(стекла биты, шины рваны,
шесть цилиндров,
было восемь – два украли)
С собою рядом положу
(для интересу, я не против,
только сзади, чтоб не дуло).
С тех пор прошло годов немало
(лет семнадцать, двадцать,
двадцать, тридцать, может, сорок),
В колхозе сторожем служу
(не тужу).
Ращу картошку-скороспелку
(поросятам, людям тоже),
Жену Тамарку сторожу
(от соседа и туристов, чтоб не съели,
а ведь могут, в наше время).
На юг вороны полетели
(ёксель-моксель!),
Пришла осенняя пора…

источник

Любые совпадения чего бы ни было с кем бы ни было являются случайными. Весь текст — сугубая фантазия.

Ночь — начало прихода Беды

Ночное дежурство обещало быть с сюрпризами — в одной из бригад «Скорой помощи» заступил молодой специалист, к которому накрепко прикипело прозвище «Басаев». Уж на что Светка Куренкова была доброжелательным и спокойным диспетчером, но даже ее он сумел довести до белого каления.

«Да это же Басаев-какой-то — как он на дежурстве, так теракт вместо дежурства получается!» — в сердцах высказалась она после очередного художества. То ли потому, что врач был брюнет с юга, то ли потому, что из-за ранней и обширной лысины он брил голову и носил бороденку, то ли потому, что явно наркоманил — но кличка прилипла намертво.

Выгнать его было невозможно — даже и потому, что за него ходатайствовали с такого верха, который никак обидеть нельзя. Начальство выбрало соломоново решение — «Басаева» посылали только на самые примитивные, наипростейшие вызовы. В водители ему дали меланхоличного «дважды Теодора Советского Союза» — Теодора Теодоровича, дорабатывавшего последний год до пенсии.

«Хорошенькая парочка никудышников получилась» — съехидничал на эту тему патриарх подстанции Гарифуллин. Ну, совсем назвать никудышником Теодора Теодоровича было бы нельзя, но все знали, что он едет куда бы то ни было вдвое дольше, чем любой другой водитель. Тот же Гарифуллин утверждал, что пешочком с отдыхом и беседами он доберется быстрее, чем с «Дважды Теодором». Предлагал побиться об заклад — но все поопасались. Действительно — проиграть было легко.

Сейчас парочка никудышников отправилась на вызов к Безмозговой. В диспетчерской нависло ожидание. Безмозгова была тоже легендой. Сухонькая маленькая старушонка, полностью соответствовавшая своей фамилии, очень любила лечиться. Она постоянно вызывала «Скорую помощь», особенно ночью. Это было еще до того, когда Гарифуллин пришел на подстанцию молодым специалистом, и продолжалось уже лет тридцать.

Гарифуллин утверждал — со слов своих коллег еще того, «досюльного времени», что бог на самом деле сначала создал Безмозгову, а уж потом — Адама и Еву.

Сначала бабку считали просто головной болью, но потом оказалось, что эта «ровесница крейсера „Аврора“» и «ветеран Куликовской битвы» отличается от ей подобных в выгодную сторону — она одинаково воспринимала любые методы лечения и ей было без разницы — сделали ей йодную сеточку или забабахали магнезию внутрипопочно — главное, чтоб лечили.

Поэтому она стала своеобразным полигоном для молодежи и многие поколения фельдшеров и врачей отрабатывали на ней свои навыки.

Сейчас на традиционный вызов бабки отправился «Басаев». С одной стороны бабка выдерживала такое, о чем предпочитали не знать ни начмед, ни главврач подстанции.

Чтоб не поседеть сразу и не рехнуться…

С другой — все знали, что «Басаев» — может невозможное.

Ну и конечно он отмочил. И как отмочил!

Звонок поступил почему-то с его мобилы. Он вопил так, что не только Светка — но и все бывшие в комнате слышали его вопли.

— «Мы прибыли. Тут была „смерть до прибытия“. Я только собирался писать документы, а она восстала из мертвых. Она меня укусила и обоцарапала. Я в ванне.

Тут нет защелка. Она дверь тянет. Помогитеее. Хоть кто как. Я не удержусь долго. Она лезет. Влезла. »

Молчаливая Вера Сергеевна вполголоса высказалась: «Это уже не похоже на героин. Вероятно ЛСД. Может быть и ЛСД и героин.»

Светка отозвалась: «Да не важно. Все записано — он по городской связи говорил. Отмажут и это конечно, но наверно дорогонько встанет».

Вера Сергеевна хмыкнула, очевидно, представив в лицах, как молодой обалдуй героически сражается с сухонькой «метр тридцать в цилиндре и на табуретке» старушонкой.

Куренкова попыталась связаться с «Басаевым» по номеру его мобилы, но там были короткие гудки. Тогда она стала вызывать «Дважды Теодора» и тот минут через десять отозвался. Очевидно, в пешем строю он тоже умел поспешать.

По его словам «Басаев» был на вызове трезв — ну, во всяком случае, от него не пахло.

Перспективу сходить и проверить, что там такое произошло, Теодор Теодорович воспринял совершенно без энтузиазма, и Светке пришлось применить к нему весь свой арсенал — от воркования до угроз административного характера.

Наконец она положила трубку и заметила: «Теперь через часик можно будет узнать новости — как никак на 2 этаж подниматься…»

Вера Сергеевна опять хмыкнула, а смешливая Ирка прыснула, но негромко, чтоб не нарушать рабочую атмосферу в диспетчерской.

Бредовость сообщения «Басаева» была и впрямь высшего градуса. Если и впрямь смерть была до его прибытия — кто ему открыл дверь? Восстать из мертвых — это еще веселее.

Ну а уж ворваться в ванну к бугаю, вцепившемуся в дверь…

Вспомнили о миссии «Дважды Теодора» гораздо позже, чем через час.

Во-первых, вызовы посыпались, как из дырявого мешка, во-вторых, пропала со связи бригада Лозового, посланная на серьезное ДТП. Все попытки связаться и с никудышниками ни к чему не привели.

Посовещавшись с девчонками, Светка стала названивать в милицию. Там, судя по всему тоже было что-то не ладно, но они пообещали разобраться и послать кого-нибудь из освободившихся сотрудников. В общем, ночка была та еще…

Если я чего и не люблю — так это телефонные звонки рано утром. Это означает, что от меня кому-то что-то нужно. А мне как раз нужно совсем другое — продолжить спать, если быть точным. Я понимаю, что уже практически день, но мне сегодня во вторую смену и потому за компом я вчера засиделся до сегодня…

Но назвался врачом — бери телефон… Страждущие, бнах, страждуют…

Звонил братец. Неожиданно серьезный.

— «Дарова! Сразу говорю — я совершенно трезвый и не потреблял ничего. Кроме булки с чаем. И уже щипал себя в разные места до синяков.»

— «Я за тебя рад! А попозже ты позвонить не мог? У тебя там что — штаны горят?»

— «У меня все хужей. Я это предисловие сделал, чтоб ты не подумал, что у меня бельканто или я у кого из своих клиентов нашел в нутре кило кокаина и тут же все вынюхал.»

— «Звучит ободряюще. Ты б покороче, я еще бы часик поспал!»

Братец шумно по-коровьи вздохнул.

— «Если коротко — то я сегодня пришел на работу. Прозектор дверь не открыл — стал смотреть в окна и стучать — у нас звонок еще при Александре Освободителе, похоже, поставили, музейная вещь, думал, не слышит. А теперь не кидай трубку — все мои мертвецы вместе с прозектором — я его по белому халату узнал — жрут вчерашнего мотоциклиста в секционном зале. На мои стуки — ноль внимания — но я то все хорошо разглядел — у нас форточка не покрашена, так что с моим ростом видно отлично. Они его просто жрут. Я. Понимаю. Что. Это. Невозможно. Это если ты что сказать хочешь…»

— «Ты точно не пил, не нюхал, не вкуривал, не колол?»

— «Я как новорожденный. Причем новородок старорежимный — без послеродового похмельного синдрома.»

— «А может репетиция 1 апреля? Ты ж сам прикалывался — ну когда тебя выперли с кафедральных лаборантов и заодно и с пятого курса?»

— «Я был бы щщщастлифф… Но они его просто жрут. Рвут из него кусками мясо. И это тоже невозможно — человек так сырое мясо жрать не может. Челюсти не те и зубы не те…

— «А друг из друга они куски не рвут?»

— «Неа. Токо мотоциклисту весь решпект с увагой. Правда может потому, что ему нечем кусать — 160 км, да плюс бетонная стена, да минус шлем…»

— «Так. Ты не сердись, но как-то не верится в это. Честно. Это розыгрыш?»

источник

Недавно слышала похожую песню по радио в исполнении Ю. Никулина. Возможно, это что-то авторское — не знаю. Но моя подруга классе в четвертом-пятом пела ее так.

С деревьев вся листва опала
Пришла осенняя пора
Ребят всех в армию забрали
— рас@#$дяев
Настала очередь моя
— главаря

Пришла повестка на бумажке
— рваной, драной
Прошу придти в военкомат
-а дальше мат
Мамаша в обморок упала
— с печки на пол
Сестра сметану пролила
— коту на рыло, вот растяпа

А ну, ребята, мамашу поднимите
— снова нА печь
Сестра, с котова рыла сметану оближи
А я, молоденький мальчишка
— звать Никишка, может, Гришка
Пойду я в армию служить
— всё, баста

Летят над полем самолеты
— мессершмОты
Хотят засыпать нас землей
— черноземом с червяками
А я молоденький мальчишка
— лет шестнадцать, может, двадцать, может, тридцать, может, сорок
Лежу с оторванной ногой
— челюсть рядом, глаз в кармане, притворяюсь, что живой.

Бежит по полю санитарка
— звать Тамарка, может, Ларка
Давай тебя перевяжу
— сикось-накось, кое-как, грязной тряпкой, как сумела

Дальше то ли не было, то ли не помню.

. носом к стенке, чтоб не дуло 🙂

источник

С деревьев листья облетают
(прямо наземь),
Пришла осенняя пора,
(ёксель-моксель).
Ребят всех в армию забрали
(хулиганов), так и надо.
Настала очередь моя
(главаря). дурака
И вот приносят мне повестку
(на бумажке, на газетной)(, на гербовой, туалетной, вся в печатях)
Явиться в райвоенкомат
(в восемь тридцать, можно позже,
с сухарями, кружка сбоку).
А медицинская комиссья
(В голом виде)
Смотрела спереди и взад,
Потом, часок посовещавшись
(Для порядку),
«Копейкин, годен!» — говорят.
Маманя в обморок упала
(с печки на пол, вверх ногами),
Сестра сметану пролила
(тоже на пол. Вот растяпа!)
коту на рыло!
Друзья, Маманю подсадите
(взад на печку, как и было),
Сестра, сметану подлижи
(языком и снова в крынку).
Кондуктор дал свисток протяжный
(Очень длинный),
И паровозик загудел.
А я, молоденький парнишка,
(Лет семнадцать)
На фронт германский полетел.
А я, молоденький парнишка
(лет семнадцать, двадцать, тридцать,
может, больше, я не помню),
На фронт германский подался
(прямо с места и в кальсонах).
За мною вслед бежит Аксинья
(жопа толста, морда синя)
В больших кирзовых сапогах
(на босу ногу, чтоб не жали).
За нею следом Афанасий
(семь на восемь, восемь на семь)
С большим спидометром в руках
(скорость мерять).
Сижу в окопе неглубоком
(метров восемь, с половиной, пули свищут),
Подходит ротный командир
(морда клином, звали Климом).
— Здорово, братцы-новобранцы
(матерь вашу, вашу также)!
Давай в атаку побегим!»
«Беги один!»
(ровно прямо, и налево, и обратно)!
И дали мне противогаз –
экстра класс!
Я натянул его на рожу –
Матерь Божа!
Совсем не видит правый глаз –
дыхать нечем!
Летят по небу самолеты
(бомбовозы),
мессершмитты,
вентиль сзаду,
дуло сбоку
Хотят засыпать нас землей
(черноземом, и навозом, с головою),
А я, молоденький мальчишка
(лет семнадцать, двадцать,
тридцать, может, сорок восемь), щас не помню
Лежу с оторванной ногой
(для маскировки, челюсть рядом, жрать охота)
.(Лежу с оторванной ногой –
совсем с одной!
Глаз в кармане, челюсть рядом,
притворяюсь,
маскируюсь,
симулянт)
Ко мне подходит санитарка
(звать Тамарка,
может, Дунька, может, Клавка,
я не помню):
Давай я рану первяжу
(сикось-накось, кось-на-сикось)
И в санитарную машину «Студебеккер»довоенный, ось сломата, вентиль сзади, типа танка)
(стекла биты, шины рваны,
шесть цилиндров,
было восемь – два украли)
(трехколесный,
без мотора, шестиосный,
два цилиндра, три сломатых,
С собою рядом положу)
(для интересу, я не против,
только сзади, чтоб не дуло).
(возле стенки, между трупов — чтоб не дуло)
С тех пор прошло годов немало
(лет семнадцать, двадцать,
двадцать, тридцать, может, сорок),
В колхозе сторожем служу
(не тужу).
Ращу картошку-скороспелку
(свиньям на корм — людям тоже),
Жену Тамарку сторожу
(от соседа и туристов, чтоб не съели,
а ведь могут, в наше время).
На юг вороны полетели
(ёксель-моксель!),
Пришла осенняя пора…

Летит по небу самолетик-бомбовозик матерь вашу
Хотел засыпать нас землей навозом чистым да не вышло
А я молоденький парнишка лет пятнадцать-двадцать-тридцать-сорок
Ляжу с оторваной ногой в канаве боком притворившись
Ко мне подходит санитарка звать Тамарка матерь вашу
Давай грит ногу привяжу грязной тряпкой сикось-накось
И в санитарную машину шесть ведущих отстающих шестеренок матерь вашу
С собою рядом положу но только боком
Бежить по полю Евросиня морда синя матерь вашу
В больших кирзовых сапогах (прахарях) сорок семь на босу ногу
За ей бяжить дед Афанасий семь на восемь восемь на семь
с большим термометром в трусах.
:gigi::gigi::gigi:

источник

(старые песни из. «Песен нашего двора»)

Храпит маманя, сны ей снятся,
как на иголках я сидю:
а не пойти ли прогуляться
с моею милкой по селу?!

. Вот мы идём — на мне галоши
и плащ, продетый в рукава,
фуранька новая, на вате —
чтоб не застыла голова:

— А не пойти ли нам пройтиться
туда, где мельница вертится,
где еле-ктрикчество горить…
Могём, по чарочке залить.

— Мерси, мерси! Я пить не хОчу,
я только чаю напилась…
А Вы меня в кино сводите,
коль я по вкусу Вам пришлась.

Купил билетов на полтинник,
за ручки белые беру.
и, как прынцессу, аль графиню,
на первый ряд в кино веду.

Мы два часа в кине сидели,
и ничего не поняли…
На рубель семечек наели,
а опосля, домой пошли.

Как дома мамка меня била, —
всё об скамейку головой:
— Вот за любовь тебе, сыночек,
мой непоседа озорной.

Ах ты, любовь… Чтоб ты издохла!
Эх, Жигули вы, Жигули:
по мне деваха вся иссохла,
но разошлись наши пути.

Ведь мне запад, ей на север,
а может в южну сторону…
Так разбегались комсомольцы
не на Гражданскую войну!

Листы с деревьев опадали (ёксель-моксель!),
должно быть, осень подошла (ну, как всегда),
ребят всех в армию забрали (хулиганов), —
настала очередь моя (в таки года!).

И почтальон принёс повестку (сикось-накось!):
«Явиться в райвоенкомат» (да нонче сразу),
мамань упала… не невестку (та на лавку), —
сестра сметану разлила (прибью заразу!).

Там всё врачебное собранье (я в голом виде!)
смотрело мне в лохматый зад (для порядку),
потом окончив совещанье (я всё раздемши):
«Мошонкин — годен!», — говорят (бери трёхрядку!).

Кондуктор свистнул (как разбойник!)
а паровоз наш заревел (большим гудком),
и я молоденький мальчишка (лет семнадцать),
на фронт германский полетел (с котелком!).

Вдруг эшелон остановился (в полвторого!) , —
на поле битвы вышел я (хреново дело):
над нами серым дымом тянет (как из печки),
под нами чёрная земля (флаг бы белый!).

Лишь только сели мы обедать (щи да кашу!),
бегит начальник номер два (наш старшина):
«Ох, что ж вы братцы-новобранцы (матерь вашу),
жестокий бой уж начался (ето — война!)».

Летят по небу самолёты (бонбовозы!),
снаряды рвутся надо мной (сыпют градом),
а я мальчишка лет семнадцать (тридцать, сорок), —
лежу с оторванной ногой (а зубы рядом!).

Ко мне подходит санитарка (звать Тамарка!):
«Давай тебя перевяжу (хромова беса)
и в санитарную машину (студебекир),
к себе поближе положу (для «интереса»!).

И покатили мы в машине (через ямы!)
через поля, через мосты (и вдруг, в кусты), —
тут потекло, наверно с раны (наземь прямо),
мочило вату и бинты (совсем кранты!)…

Вернулся я домой под ужин (часов в девять!)
с одной подрезанной ногой (на костыле),
жане не нужен, — у ней хахаль (ейный деверь),
ему с размаху кочергой (да, по скуле!).

Поставлю хату в край деревни (восемь на семь!)
и стану водкой торговать (по три двенадцать),
а вы, друзья, не забывайте (я — Афанасий),
ко мне ходите покупать (едрёна мать!).

Служил на заводе Серёга-пролетарий,
он с детства был испытанный марксист.
Он был член месткома, само собой парткома,
ну, вобщем, — стопроцентный активист.

Евонная Манька страдала «уклоном»
и слабый промеж ними был контакт:
накрашенные губки, коленки ниже юбки,
— а это, несомненно, вредный факт.

Сказал ей Серёга: «Бросай-ка эти штучки,
ведь ты конпроментируешь меня.
Ты вредная гада, с тобой бороться надо, —
даю на исправление… три дня!».

Она же ему басом: «Катись ты к своим массам, —
не буду я в твоей КаПеСеСе!».
Но он не сдаётся, он будет с ней бороться, —
Серёга на ответственном посте…

Три дня, как один пролетели, сказал ей Серёга вот так:
«Напрасно Вы, в самом деле, рассчитываете на брак».
Маруська понимает, что жисть её стала хужей,
и в сердце с размаху вонзает шишнадцать столовых ножей.

Моторы пропеллеры крутят, Москве показаться пора:
Маруське лежать в институте профессора Пастера.
Маруську на стол помещают шишнадцать дежурных врачей,
и кажный из них вынает, свой нож из еённых грудей.

«Вынай, не вынай, — не поможить, не быть уж нам вместях.
Оставьте хоть один ножик, на память об милом, в грудях!».
Маруську везут в крематорий и. прямо в печь кладут,
в тоске и раскаянном горе Серёнька её тут, как тут:

«Маруська!», и рыдает, — «открыть бы хоть глазки могла!»,
Маруська отвечает: «Нельзя, я ужо померла. ».
«Я жизню её перепортил, за всё отвечаю лишь сам.
Насыпьте пеплу мне в портфель, на память.
— четыреста грамм. ».

Cтоит на полустаночке
мой милый, после пьяночки,
с похмелья выпить хочется ему.
А пьяницы, как водится,
у магазина сходятся,
и сбор ведут по рваному рублю.

А водочка «Столичная»,
на вкус она отличная,
но не хватает денег на неё, —
что ж выпьют «бормотушечки»,
и успокоют душечки,
им будет и приятно и легко.

Стоит он у скамеечки,
считает всё копеечки,
а мимо пробегает наш сосед,
и больно уж им хочется,
на «бормотуху» сброситься,
но, время-то. Одиннадцати — нет.*

Стою на полустаночке,
я в рваном полушалочке,
и жду его, когда же он придёт.
Смотрю: идёт качается,
как кляча спотыкается,
и пьяного товарища ведёт.

Домой придёт, ругается, —
обед ему не нравится,
а от получки нет уж и следа.
Как пьянка начинается,
всё сразу забывается —
жена ему уж больше не нужна!

. Стоит на полустаночке:
в кармане две тараночки,
а мимо бочку с пивом повезли.
Сердчишко так колотится, —
как выпить ему хочется.
Отдать ему. его вчерашние рубли.

* — забота о «совках» была такая.

(продолжение? «могит быть, быть могит»))

источник

Эти подборки песен были составлены мной после того, как на сайте «Письма о Ташкенте» участники начали вспоминать песни, знакомые с детства. Первая и вторая части были опубликованы на сайте. А остальные выложены здесь. Поскольку люди продолжают вспоминать, у этих разделов возможны продолжения.

ПЕСНИ ИЗ ДЕТСТВА: про уродов и людей

Эти песни легкомысленны, курьезны и несуразны. Их художественные достоинства ниже всякой критики. В текстах часто нет никакого смысла. Они прилипчивы и моментально становятся мемовирусами. От них невозможно избавиться. Часть их давно и прочно вошла в детский фольклор.

Их знают и любят. Дети и взрослые. Их пели, поют, и будут петь.

Из всех известных песен, у этих – наибольшее количество вариантов. Значит, их любят и поют повсеместно, всякий раз переделывая на свой лад.

Так что, слабонервных просим удалиться. 8-0

УРОДСКАЯ ДОРОЖНАЯ

По прямой извилистой дороге,
Через горы-реки напрямик,
Ехали уроды, к теще на поминки,
Вёз их безколёсый грузовик.

За рулём сидел у них безрукий,
А безногий жал на тормоза.
Им слепой рукою указывал дорогу,
А глухой сигналил без конца.

Вдруг из леса выскочила банда —
Грузовик пришлось остановить.
Тут немой глухому что-то в ухо крикнул,
А безрукий вынул дробовик.

Тут раздались выстрелы слепого —
Четверых сразил он наповал.
Остальная банда в страхе в лес удрала,
Где ногой безногий их пинал.

По прямой извилистой дороге,
Через реки-горы напрямик.
Ехали уроды, к теще на поминки,
На себе тащили грузовик.

У ДЕВУШКИ С ОСТРОВА ПАСХИ

У девушки с острова Пасхи

Меня милый не целует
Говорит «потом, потом».
Я иду, а он на крыше
Тренируется с котом.

В нашем саде
(в самом заде)
Вся трава помятая.
То не буря бушевала,
А любовь проклятая

Надоело жить в Рязани,
Танцевать одну кадриль,
Милый, сделай обрезанье
И поедем в ИзраИль.

Если девка выйдет замуж —
Станет она дамою.
Ежели не выйдет замуж —
Будет то же самое.

Пусть бы все там оторвала,

Тишина на Ивановском кладбище,
голубые туманы плывут,
и покойнички в беленьких тапочках
на прогулку гурьбою идут.

На заборе скелетик сидит,
Ножками он скрипя шевелит.
Обернувшись, прохожий упал.
А скелет ему тихо сказал:

Ты приходи в могилу, ты приходи в мой дом,
ты приходи, родная, мы с тобой споём,
ты приходи, родная, мы будем вместе гнить,
и земляные черви будут нас любить.

Мы лежим с тобой в маленьком гробике
ты костями прижалась ко мне
черепок аккуратно обглоданный
улыбается мило во сне

Ты прижмёшься ко мне жёлтой косточкой,
поцелуешь меня в черепок. Чмок!
Разобрать бы наш гроб да по досочкам,
погулять бы на воле часок.

СИДЕЛИ МЫ У РЕЧКИ У ВОНЮЧКИ

Сидели мы у речки, у Вонючки,
А, может быть, в двенадцатом часу.
Ты прислонялася ко мне корявой рожей
И что-то пела, ковыряяся в носу.
Ты пела так, что выли все собаки,
А у соседа обвалился потолок.
А мне хотелося без шума и без драки
Поднять, обнять и ебн… об пенек.
Любила целовать она засосом:
Засасывала сразу рот и нос.
Брала меня за волосы,
Кричала диким голосом,
Поэтому я, братцы, без волос.

Отелло, мавр венецианский,
Один домишко посещал.
Шекспир узнал про энто дело,
И водевильчик накатал.

Девицу звали Дездемона,
Была красива как луна.
На генеральские погоны
И соблазнилася она.

Отелло, вождь венецианский,
Любил поесть он и поспать.
Любил, голубчик, сыр голланский
Московской водкой запивать.

Но как то горе приключилось,
У ней платок кудай-то сплыл.
Отелло был ревнивый малый,
И Дездемону придушил.

Она из гроба приподнялась,
Дрожа от смертного огня.
Любила я, страдала я,
А ты, подлец, убил меня.

Ой девки, девки примечайте,
Когда хотите быть в живых.
Вы ни кому не доверяйте
Своих платочков носовых.

ЭТО БЫЛО ПОД СОЛНЦЕМ ТРОПИЧЕСКИМ

Это было под солнцем тропическим,
На большом на зеленом лужке.
Жил туземец в бамбуковой хижине
С бородавкой на левой ноздре.

Припев:
Тирлям-лям, тирлям-лям мофиалос
Ули-тули эль маос.
Тики-тики-тики, сальватики дротики,
Эки-пеки эль мао ха-ха!

Нацепивши на пятку пять галстуков,
По тропическим по вечерам
Выходил на свиданье со страусом,
Так как не было прочих там дам.

Это было под солнцем тропическим,
На большом на зеленом лужке —
Родился страусенок комический
С бородавкой на левой ноздре.

Бесчисленные варианты с бессмысленными словами-припевками — на форуме сайта В нашу гавань заходили корабли — http://www.ngavan.ru/forum/index.php?showtopic=317

ПО ВОЕННОЙ ДОРОГЕ

По военной дороге
шел петух кривоногий,
а за ним 18 цыплят.
Он зашел в ресторанчик,
чекалдыкнул стаканчик,

Других слов этой песни не нашлось, возможно, их не существует.

Это переделка известной лирико-героической «Конармейской песни»

на слова А. Суркова, музыка братьев Дм. И Дан. Покрассов

ХОДИТ ГАМЛЕТ С ПИСТОЛЕТОМ

Ходит Гамлет с пистолетом,
Хочет когой-то убить,
Он недоволен белым светом,
Он думает: «Быть или не быть?»

Евойная мать согрешила
И за другого пошла,
А сапогов еще не износила
В каких она за гробом мужа шла.

Офелия — Гамлетова девчонка
Спятила, товарищи, с ума,
Потому что датская сторонка
Для народа хуже, чем тюрьма.

Фотка не помню откудова – художник рисовал

Спятила, в воду сиганула,
Даже не сняла с себя наряд,
И тут на кровь Гамлета потянуло,
И начал он калечить всех подряд.

И по расписанию Шекспира
Вынимал тут Гамлет-молодец
С ножен комсоставскую рапиру,
Наступал Полонию конец.

И тогда король, трясясь от гнева,
В Лондон повелел его сослать,
Стакнулася с ним и королева,
Разве ж это мать? Такая мать…

Был Гамлет упрям и непослушен,
За себя двух корешей послал,
Вскоре был один из них задушен,
А другой так без вести пропал.

И вот Гамлет затеял постановку,
Чтобы сомненья разом разрешить,
Во дворце устроить потасовку
И в общей свалке кой-кого убить.

Хотел разоблачить он королеву,
Конечно же — прихлопнуть короля,
Самому отдать концы налево,
А Данию оставить без руля…

Весь двор смотреть собрался на пиесу,
Которой Гамлет автор-режиссер,
Король не проявлял к ней интересу,
Но под конец до смысла он допер.

На сцене королева-потаскуха
Синильной мужа травит кислотой,
Льет из пипетки, лярва, прямо в ухо,
Душевною блистая красотой.

Король смекнул да улыбнулся глупо,
И тут Гамлет давай их всех кромсать.
Наутро там нашли четыре трупа,
И то их невозможно опознать.

Шекспир — в машину и на поле сечи,
Он моментально трупы опознал
И, несмотря на колики в предплечьи,
За сутки свою пьесу накропал.

Больной Шекспир работал с увлечением,
Он делал деньги, затянув ремень,
И получили люди развлечение,
А автор — белый хлеб на черный день!

источник

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА!

Зачем живут на свете
Все пережитки эти,
Все женщины — обманщицы в любви?
Давно бы их все надо
Согнать в большое стадо —
И ядерную бомбу, и стереть с лица земли.

Однажды в тёмном зале
Она тебе сказала,
Что горло пересохло от жары.
И ты, скрипя зубами,
Несёшь между рядами
Стаканчик газированной воды.

А вот ещё мученье —
Ей хочется печенья,
И ты уже не в силах отказать.
И, глупо улыбаясь
И про себя ругаясь,
Бежишь в буфет печенье покупать.

Сто двенадцать килограмм —
Сразу вес определил
И, покинув тёмный зал,
К ней за столик подвалил.

Пригласил за столик сесть,
Заказал ей всё, что есть,
Заказал ей всё, что есть,
Пригласил за столик сесть.

Она ела всё подряд:
Пастилу, и мармелад,
И салат из овощей,
И ведёрко тухлых щей.

Но ведь я же, братцы, слаб.
Где мне столько силы взять,
Где мне столько силы взять,
Чтоб такой комок обнять?

Ведь сто двенадцать килограмм
Это ж, братцы, семь пудов!
И такой совет вам дам:
Не любите поваров.

В тайге зимой «болдоха» светит, но не греет.
Как черепаха, срок с годами мой ползёт.
За двадцать лет я, может быть, не постарею,
А, может, раньше выйду, может, повезёт.

Моя гитара раскололась от мороза
И сердце хочет разорваться на куски.
Ведь на свободе меня ждёт подруга Роза
И я сгибаюсь от любви и от тоски.

Гитара с треснутою декой
Смеётся, плачет и рыдает,
И зачарованные зэки
На нарах пайку доедают.
(2 раза)

Стоит охрана возле каждого барака,
Крючок на взводе, автомат на перевес.
Здесь каждый вечер поножовщина и драка,
А я мечтаю отвалить с концами в лес.

Сегодня в лагере встречали високосный,
А мне четыре високосных впереди.
И хоть сбежать отсюда, маменька, не просто,
Я всё равно свалю, когда пойдут дожди.

Гитара с треснутою декой
Смеётся, плачет и рыдает,
И зачарованные зэки
На нарах пайку доедают.
(2 раза)

Однажды я свалил в тайгу с лесоповала,
Но я был схвачен, мне добавили пяток.
Зато я видел сам, как солнышко вставало,
Я видел сам, как расцветал в тайге цветок.

. . .
. . .
О сколько, мама, здесь погибшего народа,
А до свободы далеко как до Луны.

Гитара с треснутою декой
Смеётся, плачет и рыдает,
И зачарованные зэки
На нарах пайку доедают.
(2 раза)

На станции одной сошёл военный,
Обыкновенный гуляка-хват.
По званию он был простой поручик,
Но в дамских штучках
Он был мастак.

А как подхватишь триппер-нацер-куцер-вацер, шишку с перцем,
Мандавошку, кочерыжку с волосами.
Алям-ца-ца, алям-ца-ца,
Понюхай хуй у мертвеца.
Алям-ца-ца, алям-ца-ца,
Понюхай хуй у мертвеца.

На станцию она вошла случайно
И грациозно вошла мадам.
Поручик расстегнул свою ширинку
И бросил саблю к её ногам.

Поручик хочет, мадам хохочет.
А как подхватишь триппер-нацер-куцер-вацер, шишку с перцем,
Мандавошку, кочерыжку с волосами.
Алям-ца-ца, алям-ца-ца,
Понюхай хуй у мертвеца.
Алям-ца-ца, алям-ца-ца,
Понюхай хуй у мертвеца.

Наш поезд подходил к заветной цели.
Смотрю я в щёлочку — мадам уж нет,
А на полу лежит один поручик,
С расстёгнутой ширинкой, без штиблет.

А как подхватишь триппер-нацер-куцер-вацер, шишку с перцем,
Мандавошку, кочерыжку с волосами.
Алям-ца-ца, алям-ца-ца,
Тащили за хуй у мертвеца.
Алям-ца-ца, алям-ца-ца,
Понюхай хуй у мертвеца.

С деревьев листья опадают —
Сикось-накось —
Пришла осенняя пора
(Сентябрь месяц иль ноябрь).

Ребят всех в армию забрали —
Хулиганы, так и надо, мало дали! —
Настала очередь моя —
Головоря.

Пришла повестка на бумажке —
Синей, грязной, туалетной —
Явиться в райвоенкомат
(С вещами, лысым, дальше — мат).

Маманька в обморок упала —
С печки задом, прямо на пол, так и надо —
Сестра сметану пролила
(Коту на рыло, рубль сорок, кот — скотина).

Маманьку в чувство приводили —
К печке задом, да с размаху, так и надо —
Сестра сметану собрала
(Всё тем же местом — значит, задом).

А я — молоденький парнишка:
Лет семнадцать-двадцать-тридцать-сорок с гаком —
Подался на германский фронт
(По косогорам и оврагам).

Летят по небу бомбовозы —
Бочки с мёдом и навозом,
Самым лучшим, украинским, —
Хотят нас ими закидать.

А я — молоденький парнишка:
Лет семнадцать-двадцать-тридцать-сорок с гаком —
Лежу с оторванной ногой
И притворяюсь, будто больно.

Бежит по полю Афанасий —
Семь на восемь, восемь на семь,
Бежит и тащит спидометр:
Измеряет свою скорость.

Бежит по полю санитарка — звать Тамарка.
— Давай-ка, брат, перевяжу.
Грязной тряпкой, сикось-накось, так и надо.

А в маленькой пещерке
Нашли напёрсток водки,
И жареный мышонок
Валялся на песке.
Эх, мало, мало, мало, мало, мало, мало водки!
Эх, мало закуски мне!

А в маленькой пещерке
Нашли бутылку водки,
И жареный цыплёнок
Валялся на песке.
Эх, мало, мало, мало, мало, мало, мало водки!
Эх, мало закуски мне!

А в маленькой пещерке
Нашли ведёрко водки,
И жареный барашек
Валялся на песке.
Эх, мало, мало, мало, мало, мало, мало водки!
Эх, мало закуски мне!

А в маленькой пещерке
Нашли цисцерну водки,
И жареный слонёнок
Валялся на песке.
Эх, мало, мало, мало, мало, мало, мало водки!
Эх, мало закуски мне!

На севере открыт источник водки,
На юге строят мясокомбинат.
Эх, мало, мало, мало, мало, мало, мало водки!
Эх, мало закуски мне!

Как получим диплом, — гоп-стабу-дабу-да! —
Махнём в деревню.
Соберём там чуваков — гоп-стабу-дабу-да! —
Распашем землю.
Мы будем сеять рожь-овёс — гоп-стабу-дабу-да! —
Ломая плуги.
И прославим свой колхоз — гоп-стабу-дабу-да! —
По всей округе.

А в деревне жил дед — гоп-стабу-дабу-да! —
Ел щи да кашу.
Записался старик — гоп-стабу-дабу-да! —
В джаз-банду нашу.
Старик был клёвым чуваком:
Через соломку
Попивал он квасок — гоп-стабу-дабу-да! —
И самогонку.

Ты чува моя, чува, — гоп-стабу-дабу-да! —
Тебя люблю я.
Вытри губы об забор — гоп-стабу-дабу-да! —
Дай поцелую.
Ты чува моя, чува, — гоп-стабу-дабу-да! —
Юбка с разрезом.
Лихо доишь ты быка — гоп-стабу-дабу-да! —
С хвостом облезлым.

Стою на полустаночке,
В кармане две тараночки,
А мимо бочку с пивом провезли.
А выпить-то как хочется,
И всё к бутылке просится.
Ах, где ж мои вчерашние рубли!

Стою я в телогреечке,
В кармане две копеечки,
А водку завезли в универсам.
А выпить-то как хочется,
И всё к бутылке просится.
Ах, где ж мои вчерашние сто грамм!

(На мотив «В Кейптаунском порту»)

Старушка, не спеша,
Дорожку перешла.
Её остановил милиционер.
— Вы плохо слушали,
Закон нарушили,
Платите, бабушка,
Штраф три рубля.

— Ох, что ж ты, милый мой,
Ведь я спешу домой,
Сегодня же мой праздник — выходной.
Несу я в сумочке
Четыре булочки,
Пол-литра водочки
И пирожок.

Всё это вам не дам,
Всё слопает Абрам
И будет мой Абрам,
Как барабан.

Жили-были не тужили
Четверо друзей,
Жили-были не тужили
Четверо парней.
Первый был Иван Иваныч,
А второй — Иван Степаныч,
Третий был Иван Фомич, —
И педераст Иван Кузьмич.

Жили-были не тужили
Четверо друзей.
Раз решили эти други
Отъебать блядей.
Их искал Иван Иваныч,
Приводил Иван Степаныч,
Раздевал Иван Фомич, —
А уж ебал Иван Кузьмич.

Жили-были не тужили
Четверо друзей.
Раз решили эти други
Обокрасть музей.
Фомку взял Иван Иваныч,
Ножик взял Иван Степаныч,
Вилку взял Иван Фомич, —
И пулемёт Иван Кузьмич.

Жили-были не тужили
Четверо друзей.
На скамейке подсудимых —
Четверо парней.
Восемь лет Иван Иваныч,
Десять лет Иван Степаныч,
Двадцать лет Иван Фомич, —
И мелкий штраф Иван Кузьмич.

КРАСНОАРМЕЕЦ, ТРАКТОРИСТ И КУЗНЕЦ

Красноармеец — трактористу:
— Ты пашешь землю,
Я защищаю СССР,
А он, кузнец, куёт железо.

Тракторист — кузнецу:
— Ты куёшь железо,
Я пашу землю,
А он, красноармеец, защищает СССР.

Кузнец — красноармейцу:
— Ты защищаешь СССР,
Я кую железо,
А он, тракторист, пашет землю.

Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я,
Графа, герцога, барона или короля.
А без мужа — злая стужа, стынет кровь моя.
Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я!

У нас в селе жила
Вдова Екатерина.
Давала всем она
Напиться из графина.
И кое-что ещё,
Чего б давать не надо,
И кое-что ещё,
О чём сказать нельзя.

Может быть, кто-нибудь помнит продолжения? Присылайте свои варианты
на гостевую книгу или на ящик создателя сайта.

Как на поле Куликовом
Заиграли кулики,
А на поле выходили
Наши славные полки.

Пьяная рать,
Трезвая рать.
Хорошо с перепою
Топорами помахать!

Мамай шёл ордою,
Он всех заебал,
Но Дмитрий Донской
Его на хуй послал.
За Дон перешли,
Позжигали мосты
И войску Мамая
Вломили пизды.

Адольф был вафлёром,
Он жаждал побед,
Но в СССР
Он был на хуй надет.
. . .
. . .
. . .
. . .

Мы мир охраняем,
Мы мир бережём,
Но всех, кого надо,
Мы на хуй пошлём.
И тем, кто сейчас
Разжигает войну,
Неплохо б припомнить
Бои в старину!

источник